Но стоило ему переступить порог, как вся его смелость тут же испарилась. Мать уже встала и хлопотала в гостиной, прибирая вечно разбросанные надоевшие газеты мужа. Увидев Валентина, она подняла голову и рассеянно посмотрела на него. Наверное, она думала о чем-то своем, сейчас ей было не до разных там выгнанных из школы мальчиков.
— Почему так рано? — спросила она.
— У нас свободный урок, — ответил Валентин.
Но как Лора ни была погружена в себя, все-таки что-то в его голосе показалось ей странным.
— Не случилось ли чего?
— Нет! — ответил он.
— Скажи, скажи!..
Валентин вдруг заплакал. Он не помнил, когда так плакал в последний раз, но слезы ручьями текли по его лицу. И медленно, всхлипывая, он рассказал матери, что случилось в классе. Мать слушала нахмурившись, но мальчик чувствовал, что она на его стороне. Когда он наконец кончил, она погладила его по голове, но ее голос прозвучал суховато.
— Ничего, сынок, все это мелочи. В жизни случаются вещи намного страшнее.
Валентин невольно вздрогнул. Намного страшнее? То, что он пережил, совсем его измотало. И впервые в жизни его душу наполнил какой-то темный, ужасный страх того, что его ждало во мраке будущего.
На следующий день Лора пошла в школу. Тщательно оделась, даже немного подгримировалась, что делала очень редко. Она шла, полная внутренней ярости, с острым желанием сопротивляться. К ее удивлению Цицелкова приняла ее довольно любезно. Может быть, она сама немного испугалась своего поступка, а может, суровый вид Лоры просто подсказал ей, что надо вести себя с ней повнимательнее. Она хорошо знала тех матерей, которые обычно были перед ней робкими и смиренными, готовыми на любые унижения. Но эта на них не походила.
— Да, Валентин симпатичный мальчик, — начала учительница. — Очень тихий, даже немного робкий. Но плохо то, что он ужасно рассеян.
— Все дети рассеяны, — ответила мать.
— Да, вы правы, конечно! — закивала Цицелкова.
— Но у него эта рассеянность совсем неестественная. Он вообще не слушает, что я говорю. Все равно, что его нет в классе, он словно где-то витает. Как мать, вы должны ему помочь.
— Как? — сухо спросила Лора.
Цицелкова посмотрела на нее с удивлением. Действительно — как? Она сама до сих пор не задавала себе этого вопроса.
— Советами, — неохотно ответила она. — В конце концов вы его мать, вы должны знать.
— А я вот не знаю! — все так же сухо ответила Лора. — Ребенок есть ребенок, он живет в каком-то своем мире. Можем ли мы силой забрать его оттуда? И зачем?.. Может быть, его мир лучше нашего!.. И наверное, так оно и есть.
Во взгляде учительницы впервые промелькнуло что-то враждебное.
— Он ученик! — нетерпеливо сказала она. — И должен в классе слушать.
— Хорошо, внушите это ему! Учительница ведь вы, а не я… Сделайте так, чтобы он вас слушал… Это зависит не от меня, а от вас.
— Что вы хотите этим сказать? — на сей раз Цицелкова посмотрела на нее с вызовом. — Я действительно учительница, а не нянька ваших детей. Что вы хотите — чтобы я показывала им фокусы, кукарекала?.. Сомневаюсь, что и это поможет!
— А я не сомневаюсь! — уже совсем раздраженно ответила Лора.
Учительница уставилась на нее своими безжизненными глазами.
— Простите, мне не до шуток!.. Я серьезно предупреждаю вас о состоянии ребенка!.. Вам надо показать его врачу.
Лора вдруг испугалась. Впервые ей пришло в голову, что, может быть, действительно идет речь о чем-то опасном и серьезном. Но мысленно махнула на это рукой. И речи быть не может — эта противная женщина со взглядом змеи виновата за все.
— Вы просто не понимаете детей! — мрачно заявила Лора. — Дома сын ведет себя совершенно нормально… Может быть, в этом возрасте показаться врачу следует именно вам.
И отомстив этими словами за все обиды, Лора раздраженная, но удовлетворенная покинула комнату. В последние дни, хотя и скрытно, она старалась наблюдать за сыном. Нет, совсем нормальный мальчик, это понятно с первого взгляда. Чувственное лицо, живой взгляд, быстрый и смышленый ум. Да, конечно, время от времени он где-то витает, но кто знает, может быть, и у него, бедняжки, есть свои мечты. Но в его поведении Лора не замечала ничего странного, не было причины, чтобы ее сын был плохим учеником. Наверное, эта скучная учительница вызывала у него отвращение к школе и урокам, поэтому-то время от времени Валентин герметически замыкался в себе. А разве такое не случается и со взрослыми в этой шумной и напряженной городской жизни? Действительно, он не отрываясь читал одну за другой книги из ее библиотеки. Наверное поэтому у него и не хватало времени на учебники. Но разве у нее нашлись бы силы вырвать из рук сына «Парм-скую обитель», которую он сейчас читал, и всучить скучную математику? Нет, пусть этим занимается Цицелкова, за что же она получает зарплату?
11
Валентин перешел во второй класс с четверками. Но это Лору абсолютно не тревожило. Было еще слишком рано беспокоиться за его отметки. Она совсем успокоилась, и сын снова исчез из ее поля зрения. Но если бы она была немного понаблюдательнее, то заметила бы, что он становится все более молчаливым и замкнутым. Ест мало и через силу, почти не гуляет. Читает. Она так привыкла видеть его склонившимся над книгой, что вообще перестала обращать на него внимание. Иногда у нее появлялась смутная надежда — если он так много читает, не выйдет ли из него кто-то… — она даже не смела мечтать, кто. Но Лора очень хорошо знала, что биографии всех великих людей начинались с неестественной и огромной любви к книгам. И никто из них, даже Эйнштейн, не был кто знает каким учеником.
Зимой Валентин заболел гриппом, правда, в не очень тяжелой форме. Войдя однажды в его комнату, Лора заметила у сына на лице необычный румянец. Его щеки просто горели. Она положила руку на лоб Валентина — он был горячим.
— Ты болен! — сказала она испуганно.
— Болен? — мальчик посмотрел на нее с надеждой.
— Не знаю, может быть, и болен.
Он на самом деле заболел. И пролежал в постели почти две недели. Он был тихим и не капризным больным, и Лора даже не заметила, как прошло столько дней. Время от времени она входила в комнату проведать его. Сын неподвижно лежал на своей узкой кроватке, и его лицо светилось во мраке, словно озаренное каким-то внутренним светом. Лора мерила температуру, давала ему сироп. Иногда ее сердце сжималось от материнской любви и страдания. Кожа Валентина стала такой прозрачной, что сквозь нее словно проглядывала бледно-розовая плоть. Она его жалела — такого маленького, тихого и беспомощного. Ей и в голову не приходило, что он счастлив.
Валентин был действительно счастлив, как никогда в жизни. Он был свободен. Никто его не мучил, никто не беспокоил, не угнетал, никто не навязывал ему свою волю. Не было школы с ее невыносимыми переменами. Не было детей, которые орали ему в уши, били по голове твердыми портфелями, хихикали, ставя в коридорах подножки, пихали ему в карманы разные гадости и потом снова хихикали, хихикали. Не было зловещей тишины класса, в которой, как безжалостный бурав, ему в уши ввинчивался голос учительницы.
Не было и самой учительницы. Было просто невероятно не слышать ее голоса, ее шагов, не видеть ее мясистой продолговатой фигуры. Полностью избавился он и от ее надоедливых вопросов. «Валентин, где твое домашнее задание? Валентин, ты почему не слушаешь? Скажи, ты это делаешь нарочно? Нарочно, чтобы вывести меня из себя? Валентин, почему не слу-у-у-у-ша-ешь». В ее голосе звучали злые, обиженные, даже беспомощные нотки. Иногда она смотрела на него с отчаянием, ей хотелось просто сбежать из этой проклятой школы, навсегда, навсегда… Настолько опротивел ей этот бледненький и хилый мальчишка, который единственный из всего класса спасался от ее власти, замыкаясь в себе.