Мертвая тишина!.. Сколько времени это продолжалось?
Кажется, целую вечность. Я сам не заметил, как очутился на ногах. Послышались шаги и голос проводника:
— Она очень умирать!
В кромешной тьме он дотронулся до меня, и в ответ я крепко сжал его руку. Тревога не утихала: действительно ли зверь мертв… А вдруг он поднимется и прыгнет!
Но зверь не двигался и даже не дышал. Слышались только монотонный шум дождя и осторожные шаги моих спутников. Раздался голос капитана:
— Робер, вы живы?
— Жив.
После нескольких неудачных попыток мне, наконец, удалось зажечь у себя под плащом спичку. При слабом свете моим глазам предстало захватывающее зрелище: огромный зверь лежал на земле, все еще прекрасный в своей угрожающей позе, с разинутой пастью, обнажив громадные клыки, с когтями острыми, как кинжалы. В самом деле, он больше не шевелился, не дышал! Как все это произошло? Неужели я вновь среди людей, неужели я спасся от ужасной смерти? Ведь еще недавно мне казалось, что пробил мой последний час, и меня коснулось ледяное дыхание смерти.
Проводник повторял:
— Она мертвый совсем!
Кое-как мы добрались до того места, где находился капитан. Нежный дрожащий голосок заставил забиться мое сердце:
— Вы не ранены?
— Нет, мадемуазель, во всяком случае, ничего серьезного. Должно быть, тигр схватил меня за кожаный пояс. А что с другими?
— Он, кажется, здорово полоснул меня когтями по груди, — сказал Алкуэн, — но потом тут же бросил.
Другой голос звучал тише и жалобнее:
— У меня распорота нога, ну и страшный был удар…
Мы больше не думали ни об усталости, ни о ливне: избавление от смертельной опасности наполняло нас почти радостным возбуждением. На востоке небо чуть просветлело. Но еще долго свет был таким слабым, что мы с трудом различали друг друга. Наконец, стало светлее. Наступил день, еще один тоскливый день в этом печальном крае. Набухшие от дождя болота выступили из берегов.
Стоило нам увидеть эту картину, как возбуждение стихло, сменилось глубокой тоской. Я не сводил глаз с несравненной Сабины, которая, как путеводная звезда древних мореплавателей, озарила мою жизнь. Наши раны были не настолько серьезны, чтобы задерживаться здесь дольше.
Прошел еще один день в этом проклятом месте, под непрерывным изматывающим дождем. Люди все чаще и чаще выказывали недовольство. Они держались в стороне, о чем-то шептались. Когда я подходил, смотрели на меня с недоверием. Нетрудно было догадаться — зрел заговор. И хотя сам я готов был следовать за капитаном хоть на край света, тем не менее я понимал, что у остальных были достаточные причины для недовольства, и сочувствовал им.
Около четырех часов дня Деврез решил, наконец, устроить привал: мы очень устали и должны были позаботиться о раненых, к тому же совершенно неожиданно мы набрели на великолепное укрытие.
Посреди равнины возвышалась скала высотой около тридцати метров, сложенная из гнейса. По каменному желобу, который казался делом рук человека, как по тропинке, мы поднялись наверх. На вершине скалы была площадка, откуда вел ход в пещеру. Наклонный пол пещеры был совсем сухим. Эта скальная полость оказалась довольно светлым просторным помещением.
После двух суток под проливным дождем прибежище показалось нам ниспосланным свыше. Все высказали желание остановиться тут на ночь, и командир согласился с этим разумным решением. Лошади легко взобрались на холм, и мы все устроились почти что с комфортом, так как кроме самой пещеры тут оказались еще боковые ходы, где члены экспедиции даже смогли привести себя в порядок. Поскольку на площадке имелась впадина, в которой образовался маленький пруд, чистой воды у нас оказалось предостаточно.
Не прошло и часа, как, перевязав раны и развесив сушиться одежду, мы сели пообедать — доели кусочки холодной вареной оленины — все, что у нас оставалось от последней охоты. Как было бы хорошо выпить горячего чая!
Но, увы, мы сидели без огня.
— Надо бы принести хоть немного веток, — сказал Алкуэн.
— Не успеют высохнуть, — холодно возразил капитан.
— Это еще как сказать!
Меня поразило, каким тоном говорил Алкуэн. В тот момент я стоял рядом с Сабиной у входа в пещеру. Мы разглядывали местность сквозь пелену дождя. Но для меня это не умаляло очарования минуты. Какой властью над нами обладает красота! В сером пальто, с мокрыми, небрежно заколотыми в узел волосами, бледная, так что кожа даже казалась прозрачной, Сабина оставалась для меня символом юности, воплощением сокровенного смысла жизни. Рядом с ней я испытывал таинственное волнение, и все печали и тревоги исчезали при виде этих уст, этой загадочной улыбки…