— Скорее, скорее!.. — задыхаясь, торопил Аистенка предводитель.
Оставив позади себя храм, мальчики выбрались на его второй, крошечный двор с огородом. А вот и невысокий, густо поросший бананами бугор, к которому прижалась невзрачная хижина храмового сторожа. К ней-то и торопился Железный Бамбук. Аистенок не отставал от него, но недоумевал. Неужели Железный Бамбук думает найти здесь убежище от врагов?!
Дом храмового сторожа был обычной крестьянской хижиной с крышей из пальмовых листьев. Соломенный навес, служащий одновременно окном и дверью, был поднят, словно хозяин был дома. Но хижина оказалась пустой. Повсюду в ней видны были следы дневного посещения вражеских солдат: валялись черепки разбитой посуды, растоптанные бананы и бататы, перевернута и сломана деревянная кровать, изорваны циновки.
Забравшись внутрь хижины, Железный Бамбук молча бросился к ее задней стене, которая непосредственно примыкала к невысокому бугру. Аистенок с тревогой и недоумением следил за товарищем. Что с ним, что собирается он делать?
Стоя у проема в передней стене дома, Аистенок осторожно выглянул на залитый лунным светом двор. Один за другим на нем показались несколько солдат, осматривающих заросли. Но вот один из них молча указал рукой на хижину сторожа, и все они с вытянутыми вперед винтовками направились к ней.
Аистенок снова взялся за гранату. Еще несколько минут — и враги будут здесь! И тут он услышал приглушенный голос Железного Бамбука:
— Готово! Скорее сюда!
Обернувшись, Аистенок с изумлением увидел, что часть деревянной задней стены хижины отодвинута в сторону, и под пой открылась широкая темная щель. Так вот где ход в тайник, в котором хранится рис!
Аистенок стремглав бросился к тайнику. Неужели она спасены?! Из щели веяло холодом, внутри подземелья господствовал непроницаемый мрак, остро пахло сырой землей.
Прижавшись друг к другу, мальчики настороженно прислушивались к тому, что происходит за деревянной перегородкой.
До них донеслись возгласы и брань солдат.
— И здесь никого нет! — сказал один.
— Куда же они, дьяволы, делись? — выругался другой.
— А может быть, их и но было на холме? — предположил третий.
— Как так не было? Л сигнальная ракета сама, что ли, выстрелила?
— Подумаешь — выстрелила! Мало ли собак тут бегает? Зацепила лапой провод — ракета и взлетела. Пошли, парни!
Через тридцать — сорок минут все вокруг стихло. Возможно, осмотрев вершину холма, солдаты ушли, а может быть, хитрецы притаились. Прошло не менее полутора часов, прежде чем Железный Бамбук решил выбраться из убежища на разведку. Аистенок остался у тайника. Убедившись, что в храме и вокруг никого нет, предводитель торопливо спустился к Желтой Протоке.
Тесным взволнованным кольцом юные зукиты окружили своего предводителя: каждому хотелось тут же узнать подробности того, что произошло на холме. Но до рассвета оставалось не так уж много времени, поэтому Железный Бамбук заторопил их:
— Скорее, ребята, за рисом! Берите коромысла и за мной!
Ночь была уже на исходе, когда три сампана, нагруженных рисом, тихо заскользили по воде Желтой Протоки. Они плыли каналами на северо-запад, туда, где берега близко подступали к суровым, насторожившимся джунглям.
КЛОД ЛАКРУА
Офицер военной комендатуры — майор с обрюзгшим, лимонного цвета лицом и короткими рыжими усами под крючковатым носом — заглянул в документы лейтенанта и спросил:
— Клод Лакруа?.. Звонили, звопили из штаба. Куда направляетесь?
— В Донг-Тоа, господин майор!
— Что ж, вам повезло. Завтра утром отсюда пойдет автоколонна в Чанг-Уен. Это несколько дальше Донг-Тоа, но вам по пути.
Майор внимательно оглядел стоявшего перед ним высокого худощавого офицера со смуглым строгим лицом и серьезными светло-серыми глазами.
— Впервые в Индокитае?
— Три дня как приехал.
— Во Франции служили?
— В Тунисе.
Майор сочувственно кивнул головой:
— И сразу в это пекло?
Усмешка слегка тронула тонкие губы лейтенанта.
— Там тоже не холодно.
■— Сравнивать Тунис с Индокитаем, хотя и там постреливают, — ото равнять макрель со щукой.
Лакруа улыбнулся.
— Клянусь богом, — доверительно понизил голос майор, — куда угодно сбежал бы отсюда, даже в дьявольскую преисподнюю!
В глазах лейтенанта блеснула наемопУка.
— Неужели и в комендатуре Ханоя жарко?
Майор укоризненно покачал головой:
— На фронте хотя бы знаешь, откуда ждать врага, а здесь ходишь да оглядываешься. Из любой подворотни, с крыши, из окна тебя может настигнуть пуля.
— Война...
— А ночью по городу не ходи — наверняка ухлопают.
Колонна автомашин, с которой ехал Лакруа, тронулась в путь на рассвете. Улицы Ханоя были безлюдны, прохожие попадались редко, и преимущественно военные. Лакруа, устроившийся на ящиках в кузове одного из студебеккеров, с интересом оглядывал незнакомый город.
Машины миновали центральные кварталы с красивыми особняками и старыми темными платанами, окаймлявшими улицы, и свернули на окраину. На перекрестке мелькнули железобетонный колпак дзота и трое солдат с темно-коричневыми лицами и черными бородами. Лакруа сразу узнал в них марокканцев. Как далеко от родины забросила их судьба! Он вспомнил Северную Африку, мрачные пески пустыни, серые стены сторожевого французского поста Аль-Альбайэн, где он провел четыре года и едва избежал военного суда.
Произошло это так.
Во время офицерской пирушки все участвовавшие в ней недвусмысленно поругивали своего коменданта майора Жермена. Осуждали за подлость, жестокость, лицемерие. Как раз за день до этой пирушки отряд солдат, возглавляемый Жерменом, сжег туземное селение и перебил значительную часть его жителей, якобы виновных в исчезновении двух французских солдат. Но вот в разгар пирушки в комнату вошел Жормен, и один из офицеров предложил тост за его здоровье. Вся кровь бросилась тогда в голову Лакруа. Он с силой бросил свой бокал и воскликнул, что он солдат и не будет пить за здоровье убийцы.
.Что за шум тогда поднялся! А как возмущались им офицеры, только педавно осуждавшие Жермена!.. Трусы! А впрочем, и сам он, Клод Лакруа, оказался не столь уж храбрым. Вспомнить хотя бы его беседу с полковником:
«Вы, наверно, были тогда чрезмерно пьяны, господин лейтенант?»
«Даже слишком!»
Ведь не хватило же у пего мужества сказать, что on считает подлостью так расправляться с населением и слова, которые он, Лакруа, кинул в лицо Жермену, справедливыми. Нет, он этого не сделал!..
Разговор спутников отвлек Лакруа от воспоминаний.
Вместе с ним в кузове ехали трое офицеров, возвращавшихся из командировок, и француз-коммерсант Жюльен, снабжавший товарами гарнизон Чанг-Уена. Он прожил в Индокитае свыше двадцати пяти лет и сейчас рассказывал попутчикам о достопримечательностях Ханоя.
— Вот буддийский храм Двух Сестер, — указал он на полуразвалившееся здание.
На одной из стен храма можно было различить барсль-оф, изображающий оскалившего зубы тигра, возносящегося к небу дракона, слона, попирающего змею, и аиста с цветами лотоса в клюве.
— Как гласит легенда, — рассказывал он, — зти две сестры еще в сороковом году первого века нашей эры подняли народное восстание против вторгнувшихся в их страну чужеземцев.
— Старая рухлядь! — усмехнулся сидевший у борта капитан с острым, птичьим лицом. — Но говорят, что кое-кто поживился здесь золотом. Не слышали, господин Жюльен?
Коммерсант, задымив черешпевой с нефритовым наконечником трубкой, утвердительно кивнул головой.
— В храме было много золотых статуэток Будды, — доверительно подмигнул он капитану. — И поэтому первые из ваших коллег, которым посчастливилось прибыть сюда, взяли их себе на память.