— Дев? — каркнул Орев. Но она если и слышала, то не подала вида.
— Я не знал, что такое может происходить в наше время, восхитительная Сцилла, — пробормотал Гагарка.
— Это наше право, но большинству из нас приходится использовать стекло или Окно. Так вы называете их. Терминал. Но все это озеро — мой терминал, и здесь мне дана огромная власть.
Она не смотрела на него, но Гагарка кивнул.
— Однако я давно не была здесь. Эта женщина — шлюха. Не удивительно, что Киприда набросилась на нее.
Гагарка опять слегка кивнул.
— В самом начале мы решили, что Папочка будет богом всех вещей — вот что означает его имя — и боссом над всеми. Ты понял? Где лодки?
— Если мы завернем за следующий угол и спустимся вниз по дороге, мы найдем их, восхитительная Сцилла.
— Сейчас он мертв, тем не менее. Мы стерли его из ядра тридцать лет назад. Так или иначе, Мамочка стала следующей и захватила всю внутреннюю поверхность. Я знала, что она, главным образом, предпочитает оставаться на земле, и взяла себе воду. И много раз ныряла сюда. Молпа взяла искусства, как и можно было ожидать. — Завернув за угол, Синель увидела рыбацкие лодки, пришвартованные в конце переулка; она немедленно указала на одну из них. — Там уже есть человек. Двое, и один из них авгур. Великолепно! Ты умеешь управлять парусом? Я умею.
Пас мертв! Гагарка не мог думать ни о чем другом.
— Нет? Тогда не убивай их. Я хотела рассказать тебе, что мы взяли новые имена, более подходящие. Дома Папочка был Тифоном Первым. Никто из нас не знал, что он дал ей возможность выбирать. И она выбрала любовь, на удивление. И секс, и всю эту грязь вместе с ним. Поначалу она не очень-то лезла в его дела, зная, что…
Услышав ее голос, патера Наковальня поднял голову.
— Эй ты, авгур! Приготовься отдать швартовые. Шевелись! — Синель рванула, как спринтер, и исчезла в густой тени сарая с соленой рыбой. Мгновением позже Гагарка увидел, как она прыгает с пирса и — хотя он знал, что это невозможно, если бы она не была одержимой — приземляется, перекатившись, на палубу рыбацкой лодки.
— Я сказала приготовиться отдать швартовые. Ты что, глух как пень? — Она ударила авгура левой рукой, рыбака — правой, как будто хлопнули двойные двери. Гагарка вытащил игломет и поспешил за ней.
Еще одно горячее — обжигающе горячее — утро. Майтера Мрамор обмахивалась какой-то брошюрой. В ее щеках находились спирали; их схема больше не вызывалась в память, но она была почти уверена в этом. Основные спирали находились в ногах, и в каждой щеке — по дополнительной; жидкость, переносимая силой, которой она еще обладала, омывала (или, по меньшей мере, должна была омывать) изнутри титановые лицевые пластины, которые, в свою очередь, тесно контактировали с воздухом в кухне.
И воздух должен был быть холоднее.
Но нет, это не могло быть правдой. Когда-то она выглядела — она была почти уверена, что выглядела — очень похожей на био. Ее щеки были покрыты… неким материалом, который, скорее всего, препятствовал теплообмену. Что она сказала дорогому патере Шелку несколько дней назад? Три столетия назад? Три сотни лет? Десятичная точка скользнула, скорее всего скользнула влево.
Должно быть. Тогда она выглядела как био — био-девушка, с черными волосами и красными щеками. Немного старше, чем Георгин, и Георгин никогда не понимала арифметику, все время путалась в цифрах, умножала два десятичных числа и получала одно с двумя цифрами после точки, и так смешивала цифры, что даже Его Святейшество не смог бы сказать, какая где.
Свободной рукой майтера Мрамор пошевелила кашу. Готова, еще немного и переварится. Она сняла кашу с плиты и опять обмахнулась. В трапезной по ту сторону двери маленькая майтера Мята ждала завтрака с образцовым терпением.
— Лучше бы тебе начать есть, сив, — сказала ей майтера Мрамор. — Возможно, майтера Роза нездорова.
— Хорошо, сив.
— Это было подчинение, верно? — Брошюра равномерно летала мимо лица майтеры Мрамор, но холоднее не становилось; на обложке была нарисована Сцилла, резвившаяся в воде вместе с осетром и рыбой-луной. Глубоко внутри майтеры Мрамор опасно зашевелился почти забытый сенсор. — Ты не должна мне подчиняться, сив.
— Ты — старшая, сив. — Обычно майтера Мята говорила почти неслышным голосом, но в это утро ее слова были твердыми и четкими.
Майтере Мрамор было так жарко, что она не обратила на это внимания.
— Я не подам тебе кашу, если ты не хочешь, но я должна была снять ее с плиты.