Прилипала встал и протянул руку:
— Я получил огромное удовольствие, патера. Удовольствие и честь, которые слишком долго откладывал. И от которых отказывался. Отказывал сам себе на самом деле, но и самоотречение должно иметь конец, а?
Шелк встал, опираясь на трость Крови, и они торжественно пожали друг другу руки.
— Моя дорогая, мне очень жаль, что я помешал беседе с твоим… э… духовным наставником. С этим благочестивым юным авгуром. Я должен извиниться. Наш маленький тет-а-тет не мог быть интересен тебе, но…
— О, но он был! — Улыбка Синель могла быть искренней.
— Тем не менее он был коротким, по меньшей мере. Э… сжатым. А теперь я благословляю тебя, какие бы неприятности у тебя ни были. — Прилипала нарисовал в воздухе знак сложения. — Я благословляю тебя самым священным именем Паса, Отца Богов, а также Милостивой Ехидны, Его Супруги, а также их Сыновей и Дочерей; в этот день и навсегда, во имя их старшей дочери, Сциллы, Покровительницы Нашего Святого Города Вайрона.
— Новый собственник, — с некоторой поспешностью сообщил Шелк Прилипале, — настаивает, что издержки деятельности мантейона должны покрываться самим мантейоном. В свете того, что стало известно сегодня во время жертвоприношения… Ваше Высокопреосвященство просто обязано узнать…
Прилипала крякнул, снимая тяжелый засов.
— Тебе надо очень многое починить здесь, патера. Или заменить. Или… э… увеличить. То, что этот Мускус не захочет… гм… отремонтировать. Твою собственную… э… одежду, а? Это будет отличным началом. Ты должен сделать… гм… очень много. Много чего. Что касается остального, ты должен сам оплачивать свои расходы, верно? Без сомнения, ты найдешь хорошее применение… э… предполагаемым остаткам. И, я уверен, у тебя есть различные неплохие доходы. Так мне… э… нам с Его Святейшеством дали понять.
Дверь со щелчком закрылась за ним.
— Плох муж, — свистнул Орев.
Синель вытянула руку, и птица прыгнула на нее.
— Ну, не совсем, Орев. Просто мужчина, который глубоко любит собственную сообразительность.
На уголках ее рта заиграла легкая улыбка.
— Все, что было, — единственное явление обыкновенной младшей богини, — сказала она Шелку. — Той, которая не принадлежит Девяти. Разве ты не сказал что-то вроде этого в мантейоне? Мне кажется, я это помню.
Шелк поставил засов на место и повернулся, чтобы ответить, но она подняла руку:
— Я знаю, что ты собираешься сказать, патера. Не говори. Меня зовут Синель. Это то, что есть, и нет места спорам или уточнениям. Ты будешь обращаться ко мне Синель, даже когда мы наедине. И ты всегда должен обращаться со мной, как с Синель.
— Но…
— Потому что я Синель. На самом деле ты не в состоянии понять все это, независимо от того, сколько ты учился. А теперь садись. Я знаю, что у тебя сломана нога.
Шелк опустился на стул.
— Ты хотел что-то еще сказать — помимо ложных предположений. И что именно?
— Боюсь, что это может оскорбить тебя, но я не собираюсь оскорблять. — Он поколебался и сглотнул. — Синель, ты… в разное время ты говоришь по-разному. Вчера, у Орхидеи, ты говорила как молодая женщина, выросшая на улице, которая не умеет читать, но подобрала несколько фраз и грамматических норм у лучше образованных людей. Сегодня ночью, перед приходом Его Высокопреосвященства, ты говорила на воровском жаргоне, как Гагарка. Но, как только вошел Его Высокопреосвященство, ты превратилась в юную женщину, культурную и образованную.
Она улыбнулась еще шире:
— Ты хочешь, чтобы я стала оправдываться за то, как говорю с тобой, патера? Не похоже на просьбу джентльмена, а еще меньше — человека в сутане.
Шелк какое-то время сидел молча, потирая щеку. Орев перепрыгнул с запястья Синель к ней на плечо, а потом на обветшалый письменный столик, стоявший рядом со стулом Шелка.