Рог так и сделал, и Орев прыгнул на нее.
— Хорош мальчик.
— Я бы не стал пытаться держать его. Дай ему держаться за тебя. В детстве у тебя было не слишком много игрушек, а, Рог?
— Да, не много. Мы были… — внезапно Рог улыбнулся. — На самом деле одна. Ее сделал дедушка: деревянный человечек в синем пальто. Там были ниточки, и если ты правильно дергал за них, можно было заставить его ходить и кланяться.
— Да! — глаза Шелка блеснули, и кончик львиноголовой трости ударился о пол. — В точности такие игрушки я и имею в виду. Могу я тебе рассказать об одной из моих? Ты можешь подумать, что я отклоняюсь от темы, но, уверяю тебя, ничуть.
— Конечно, патера. Рассказывай.
— Два танцора, мужчина и женщина, очень красиво раскрашенные. Они танцевали на маленькой сцене, и когда я заводил игрушку, играла музыка. И они танцевали, маленькая женщина очень грациозно, а маленький мужчина кувыркался, крутился и выделывал всякие коленца. Всего было три мелодии — надо было передвинуть рычажок, чтобы выбрать ту, которую хочешь, — и я играл с ней часами, напевая песни, которые сочинил для себя, и воображая себе, что он говорил ей и что она отвечала ему. Боюсь, глупости, по большей части.
— Понимаю, патера.
— Моя мать умерла во время моего последнего года в схоле, Рог. Возможно, я уже говорил тебе. Я готовился к экзамену, когда прелат позвал меня в свои комнаты и сказал, что после последнего жертвоприношения я должен ехать домой и забрать свои вещи. Наш дом — все поместье, но оно состояло главным образом из дома — принадлежал ей, но, как ты понимаешь, после ее смерти им завладел Капитул. Соглашение было подписано прежде, чем меня приняли в схолу.
— Бедн Шелк!
Он улыбнулся птице.
— Возможно, хотя в то время я так не думал. Я горевал о смерти мамы, но не верил, что когда-нибудь буду жалеть себя. У меня были книги, друзья и достаточно еды. Но вот сейчас я действительно отклонился от темы.
И, возвращаясь к ней, я нашел в шкафу эту игрушку. Я пробыл в схоле шесть лет и сомневаюсь, что хотя бы раз видел ее за те годы, что учился. И вот опять она! Я завел ее, танцоры снова затанцевали и заиграла музыка в точности как тогда, когда я был маленьким мальчиком. Они танцевали под мелодию «Первый Роман», и я никогда не забуду эту песню.
Рог кашлянул:
— Иногда Крапива со мной говорим об этом, патера. Ну, что будем делать, когда вырастем.
— Мы с Крапивой, — рассеянно поправил его Шелк. — Очень хорошо, Рог, и вы оба вырастите намного быстрее, чем думаете. Я буду молиться за вас обоих.
Но я собирался сказать, что тогда заплакал. Я не был на ее похоронах; был не в состоянии приехать даже тогда, когда ее гроб опускали в землю. И вот я заплакал, потому что мне показалось, что для танцоров время вообще не прошло. Они не могли знать, что мужчина, который завел их сейчас, был тем самым мальчиком, который заводил их в последний раз, или что женщина, которая купила их на Часовой улице, умерла. Ты следишь за тем, что я говорю, Рог?
— Думаю, что да, патера.
— Просветление — то же самое для всего витка. Время останавливается для всех остальных. Но ты находишься вне времени, и с тобой разговаривает бог. Для меня этим богом стал Внешний. Не думаю, что я сказал много о нем, когда говорил в палестре, но в будущем я буду говорить о нем очень много. Сегодня в полдень майтера Мята сказала мне кое-что такое, что останется со мной навсегда. Она сказала, что Внешний не похож на других богов, тех, которые заседают в Главном Компьютере; что никто, кроме него, не знает, что у него на уме. Майтера Мята — не только очень скромная женщина, но и очень мудрая. Я не должен забывать это, иначе первое не даст мне увидеть второе.
— Хорош дев!
— Да, и огромная доброта. Скромность и чистота.
— Просветление, — сказал Рог. — Твое, патера, я хочу сказать. Это из-за него кое-кто пишет на стенах: «Шелка в кальде»?
Шелк щелкнул пальцами:
— Как хорошо, что ты это упомянул — я собирался спросить тебя об этом. Я же знал, что кое-что забыл. Кто-то написал «Шелка в кальде» мелом на стене; я видел это по дороге домой. Это ты?
Рог покачал головой.
— Или один из других мальчиков?
— Не думаю, патера, что это сделал один из нас, мальчишек. Надпись есть в двух местах. На лавке с дешевыми платьями и на Шляпной улице, на стене того дома, в котором живет Хлопчатник. Я видел обе, и они находятся достаточно высоко. Я мог бы написать ее, ни на что не вставая, и Саранча мог бы, но он говорит, что нет.
Шелк кивнул себе: