— Хорошо.
— Нам лучше не бежать. Он может услышать, и тогда, я уверен, что-то заподозрит; но если мы просто пойдем, то, возможно, сумеем уйти от него. И если мы этого не сделаем, он найдет нас и, без сомнения, подумает, что именно ты зажгла огоньки. Это его удовлетворит, и мы ничего не потеряем, — сказал Шелк и тихо добавил: — Надеюсь.
— Кто такая Мукор?
Он поглядел на Мамелту с некоторым удивлением.
— Ты чувствуешь себя лучше, а?
Она продолжала глядеть прямо вперед, уставившись глазами в далекую стену, и, похоже, не слышала вопроса.
— Я думаю — нет, я знаю — что ты морально рассчитываешь на лучший ответ, который я могу дать; но, боюсь, у меня нет даже хорошего. Я даже близко не знаю о ней столько, сколько хочу, и по меньшей мере две мысли о ней остаются весьма предположительными. Это юная женщина, которая может покидать свое тело или, говоря немного по-другому, посылать свою душу во внешний мир. Она не очень здорова душевно, или, по меньшей мере, я так почувствовал, когда однажды встретился с ней лицом к лицу. У меня было время подумать о ней, и теперь мне кажется, что она не такая беспокойная, как я предполагал. Просто она должна видеть виток совсем по-другому, чем большинство из нас.
— Я чувствую, что я — Мукор…
Он кивнул:
— Сегодня утром — хотя, как я предполагаю, это могло быть и вчера утром — я говорил с… — он на мгновение замолчал, потому что не мог подобрать нужного слова, — с тем, кого я бы назвал экстраординарной женщиной. Мы говорили об одержимости, и она сказала кое-что, на что я не обратил должного внимания. Но когда я шел в святилище — возможно, я расскажу тебе о нем позже, — я обдумал наш разговор и сообразил, что ее слова были исключительно важны. Она сказала: «Но даже тогда что-то останется. Всегда остается». Или что-то в этом духе. Так что, если я правильно понял ее, Мукор, уходя, должна оставлять часть своей души и, в свою очередь, забирать с собой маленькую часть чужой. Мы, боюсь, обычно считаем души неделимыми; однако Писания, вновь и вновь, сравнивают их с ветрами. Но ветры не неделимы. Ветер — движущийся воздух, а воздух разделяется всякий раз, когда мы закрываем дверь или дышим.
— Так много мертвых, — прошептала Мамелта, глядя на кристаллический цилиндр, в котором лежали только кости, немного почерневшей плоти и несколько локонов.
— Боюсь, некоторые из них — работа Мукор. — Шелк какое-то время молчал, мучимый совестью. — Я обещал рассказать тебе о ней все, но промолчал об одном из самых важных фактов о ней, для меня, во всяком случае. О том, как я предал ее. Она — дочь человека по имени Кровь, очень могущественного человека, который ужасно обращается с ней. Когда мы с ней разговаривали, я сказал, что, если у меня представится возможность увидеть ее отца, я сделаю ему выговор. Позже у меня был долгий разговор с ним, но я не сказал ни слова о том, как он обращается со своей дочкой. Я боялся, что он накажет ее, если узнает о моем разговоре с ней, но сейчас чувствую себя так, словно все равно предал ее. Вот если бы ей показали, что другие ценят ее, она могла бы…
— Патера! — Голос Кремня.
Шелк оглянулся:
— Да, сын мой?
— Я здесь. Могет быть, пара рядов. Как ты, в порядке?
— О, да, в полном, — сказал ему Шелк. — Я, ну, ходил по этому восхитительному складу, или как ты называешь его, и разглядывал некоторых людей.
— С кем ты разговаривал?
— Откровенно говоря, с одной из этих женщин. Боюсь, я читал ей что-то вроде лекции.
Кремень хихикнул, тот же самый сухой нечеловеческий звук, который Шелк уже слышал в туннеле от сержанта Песка.
— Видел кого-нибудь?
— Незваных гостей? Нет, ни одного.
— Отлично. Караульный наряд уже должен быть здесь, но они почему-то задерживаются. Мне надо узнать, что их задержало. Встречай меня у той самой двери, через которую мы вошли. — И Кремень, не дожидаясь ответа Шелка, загрохотал прочь.
— Мне нужно вернуться в туннели, — сказал Шелк Мамелте. — Я оставил там кое-что ценное; оно не мое, и, даже если офицер разрешит мне уйти, он, безусловно, позаботится о том, чтобы меня доставили обратно в Лимну.
— Сюда, — сказала она и показала, хотя Шелк и не был уверен, что она знает, куда идти.
Он кивнул и зашагал.
— Боюсь, я не могу бежать. В отличие от тебя. Я бы побежал, если бы смог.
Она, казалось, в первый раз увидела его:
— У тебя синяк на лице, и ты хромаешь.
— Со мной случилось много всякого, — кивнул Шелк. — Начать с того, что я скатился по лестнице. Но все мои синяки смогут очень быстро исцелиться. Я собирался рассказать тебе о Мукор, которая, боюсь, не сможет. Ты уверена, что мы на правильном пути? Если мы вернемся назад…