— Вы ранены, товарищ лейтенант?..
Шевельнул руками, ногами, наскоро ощупал себя: нет, все вроде в порядке, не считая небольшой боли в левой ноге. Видимо, ушиб. Я припал к прицелу, чтобы выбрать очередную цель, но почувствовал, что танк непроизвольно сползает куда-то под гору, затем толчок — и остановился. Оторвался от прицела, взглянул вниз и тронул за плечо механика-водителя Моисеева. Он был мертв. 37-мм противотанковый бронебойный снаряд, пробив лобовую броню, прошел над коробкой переключения передач и сразил водителя.
Впервые в жизни я увидел так близко смерть. Ведь совсем же недавно, буквально несколько секунд назад, я отдавал ему команды, указывал ориентиры движения, наблюдал за его четкими действиями по управлению машиной, видел его утомленное, вспотевшее от напряжения и жары лицо, и вдруг — смерть. Он погиб молча, на боевом посту, зажав мертвой хваткой рычаги управления так, что трудно было потом освободить их от его рук.
Вместе с Тимофеевым мы кое-как перенесли окровавленное тело погибшего товарища в башню, и я сам сел на место механика-водителя. Пытаясь завести боевую машину, я буквально кипел гневом и ненавистью. Но двигатель, чихнув, замолчал и не запускался. Решил посмотреть, в чем дело. Только открыл люк механика, как по нему полоснула пулеметная очередь. Пули просвистели рядом, а одна даже задела шлем.
Я тут же захлопнул люк, перебрался на свое место, развернул башню в ту сторону, откуда вел огонь противник, и открыл огонь. Дал очередь, другую, третью. Прислушался: вроде тихо. Осторожно открыл верхний люк, поднял на металлическом пруте шлем — не стреляют. Бой шел левее нас.
Спрыгнул на землю, осмотрел танк, и сердце сжалось от боли за израненную машину: гусеницы перебиты, впереди — две пробоины, антенна искорежена, а на броне — оспенная россыпь следов пуль и осколков. Оказалось, что, увлекшись боем, мы несколько выскочили вперед, оторвались от роты. Только сняли пулемет и заняли оборону, как из-за пригорка выскочили другие наши танки, по которым противник вел сильный артиллерийский огонь. Один из танков загорелся, но из боя не вышел. Другой остановился недалеко от нас. Из него, поддерживаемый заряжающим, выбрался офицер и присел на землю. Я поспешил на помощь и, подойдя поближе, узнал своего комиссара батальона Туликова.
— Ты ранен? — спросил он.
— Никак нет, — ответил я. — Механик-водитель убит, танк сильно поврежден, двигаться не может.
— А меня вот немного задело, — сказал он, и я увидел на правом плече его комбинезона бурые пятна выступающей крови.
— Вам чем-нибудь помочь?
— Да нет, перевязку мы сделали сами…
Я пересел в другой танк, механик включил двигатель, и мы двинулись навстречу выстрелам в направлении высоты Заозерная.
До глубокой ночи 6 августа в районе Хасана шел бой, первый настоящий бой в моей жизни — мое боевое крещение.
Глубокая убежденность в правоте нашего дела, сознание того, что мы защищаем священные рубежи нашей Родины, придавали силы в бою, помогали выходить победителями даже из критических ситуаций. В тот памятный день 6 августа мужественно сражались с врагом летчики, артиллеристы, саперы и бойцы «царицы полей» — пехоты. И впереди атакующих были коммунисты, показывавшие замечательные примеры отваги и отличного выполнения воинского долга.
Секретарь комсомольского бюро 32-го танкового батальона коммунист лейтенант П. Бойко с разрешения командования повел в бой танковый взвод. Он с честью оправдал доверие, действовал мужественно и умело, за что был награжден орденом Красного Знамени.