Говоря откровенно, связь и беспрерывное взаимодействие с артиллерией нередко нарушались. С пехотой дело обстояло лучше, она шла за нами, и мы от нее не отрывались, но огня из стрелкового оружия недоставало, чувствовалось, что надо бы побольше. Хороша винтовка, ей и песню посвятили, что бьет она «метко и ловко», но мал был темп огня. Уже нужен был автомат, но появился он, как известно, позже.
Остро стоял вопрос об управлении во всех звеньях, в том числе и у нас, танкистов. Основной принцип управления был «делай, как я». Радиостанциями были оборудованы только командирские танки. С одной стороны, они были далеко не совершенны — войти в связь в движении было трудно, с другой — увлекшись боем, забывали о радиостанции. Существовало и еще одно непредвиденное обстоятельство: антенны были поручневые, располагались вокруг башни и, таким образом, командирские танки отличались от остальных. Противник знал это и в первую очередь выбивал именно их. В батальоне в первые два часа боя были подбиты танки командира, комиссара, начальника штаба батальона, двух командиров рот и нескольких командиров взводов. Мой танк подбили на Пулеметной Горке.
Высказывали мы свои соображения и по конструкции танка в целом, его агрегатов, узлов и деталей. По всем вопросам, затронутым на разборах, были сделаны подробные доклады и направлены в вышестоящие штабы.
Нельзя без волнения вспоминать проявление огромного внимания к нам, воинам-хасанцам, со стороны советского народа. После боев всем нам вручили подарки — это были именно народные подарки. Многие изготовлены руками детей, девушек, матерей и отцов, и поэтому они были особенно дороги. Ежедневно мы слушали один-два концерта. На Хасане в дни боев и после выступали ансамбль песни и пляски Александрова, концертные бригады из Москвы, Ленинграда, Киева, Тбилиси и многих других городов нашей Родины.
Во второй половине августа начались дожди. Технику пришлось поднимать на сопки. Особенно сильные ливни разразились 17 и 18 августа. Ручейки и речушки, которых раньше мы и не замечали превратились в водные преграды. Дороги стали непроходимыми для всех видов транспорта. Продовольствие нам сбрасывали на парашютах с самолетов.
В сентябре войска начали возвращаться в места постоянной дислокации. Наша механизированная бригада возвращалась домой прежним маршрутом. Город встречал нас торжественно, с оркестрами и цветами. Настроение было и радостное, и грустное. Радостное — потому, что выполнили свой долг перед Родиной. Но грустно было вспоминать потерянных в боях товарищей. Уже на второй день на совещаниях были подведены итоги марша, серьезно указано на недостатки и определены задачи на постановку техники на кратковременное хранение. Это значит, что надо было ее заправить горючим, очистить, провести технический осмотр, там, где требовался ремонт, провести его, все положенное для хранения на складах уложить и сдать. Танкисты знают — это большая работа, требующая и много времени, и немало физических сил.
Одновременно шли политзанятия, политинформации, специальная, техническая, а также командирская подготовка. После постановки техники на хранение главное внимание сосредоточивалось на совершенствовании боевой готовности с учетом полученного опыта. Должен сказать, что требования к качеству боевой и политической подготовки на Дальнем Востоке после событий у озера Хасан были очень высокие и жесткие. Заметной была перестройка в политическом и воинском воспитании.
Важнейшей формой становилась индивидуальная работа командиров и политработников с подчиненными, всестороннее знание ими не только биографических данных бойцов, но и моральных, идейно-нравственных качеств. Не реже чем раз в месяц со мной, как и с другими командирами взводов, обстоятельно беседовали командир батальона, комиссар и командир роты. Беседа шла в товарищеском тоне о том, как мы представляем себе международную обстановку, какие выводы делаем для своей работы, хорошо ли знаем социально-экономическую стратегию нашей партии, чем живет наша Родина — какие главные задачи решает, как мы это разъясняем личному составу взводов.