В ходе разборов на всех уровнях отмечалось, что мощные удары 180 бомбардировщиков, прикрываемых 70 истребителями, 45-минутная артиллерийская подготовка оказали на японцев ошеломляющее воздействие и создали условия для слома сопротивления противника. Однако последовательной поддержки наступления танков не получилось, а потому танкисты несли неоправданно большие потери. Вводя вторые эшелоны и резервы, танковые батальоны надежно прокладывали путь пехоте. Надо отдать должное и японцам — они мастерски маскировались. Обнаружить цепь, особенно противотанковую, было непросто. Танкисты противопоставили этому массированную атаку, беспрерывность огня из пушек и пулеметов. Движение, быстрые скачки от укрытия к укрытию и массированный огонь были нашими сильными сторонами. Кто медленно полз по открытой местности, останавливался подолгу, стоял, искал цепь и не вел огня — становился отличной мишенью. Броня у наших танков тогда все-таки была слабовата — 14—16-мм и 37-мм противотанковые снаряды ее свободно пробивали. Маневр и огонь — вот наш козырь, и мы его активно использовали.
Говоря откровенно, связь и беспрерывное взаимодействие с артиллерией нередко нарушались. С пехотой дело обстояло лучше, она шла за нами, и мы от нее не отрывались, но огня из стрелкового оружия недоставало, чувствовалось, что надо бы побольше. Хороша винтовка, ей и песню посвятили, что бьет она «метко и ловко», но мал был темп огня. Уже нужен был автомат, но появился он, как известно, позже.
Остро стоял вопрос об управлении во всех звеньях, в том числе и у нас, танкистов. Основной принцип управления был «делай, как я». Радиостанциями были оборудованы только командирские танки. С одной стороны, они были далеко не совершенны — войти в связь в движении было трудно, с другой — увлекшись боем, забывали о радиостанции. Существовало и еще одно непредвиденное обстоятельство: антенны были поручневые, располагались вокруг башни и, таким образом, командирские танки отличались от остальных. Противник знал это и в первую очередь выбивал именно их. В батальоне в первые два часа боя были подбиты танки командира, комиссара, начальника штаба батальона, двух командиров рот и нескольких командиров взводов. Мой танк подбили на Пулеметной Горке.
Высказывали мы свои соображения и по конструкции танка в целом, его агрегатов, узлов и деталей. По всем вопросам, затронутым на разборах, были сделаны подробные доклады и направлены в вышестоящие штабы.
Нельзя без волнения вспоминать проявление огромного внимания к нам, воинам-хасанцам, со стороны советского народа. После боев всем нам вручили подарки — это были именно народные подарки. Многие изготовлены руками детей, девушек, матерей и отцов, и поэтому они были особенно дороги. Ежедневно мы слушали один-два концерта. На Хасане в дни боев и после выступали ансамбль песни и пляски Александрова, концертные бригады из Москвы, Ленинграда, Киева, Тбилиси и многих других городов нашей Родины.
Во второй половине августа начались дожди. Технику пришлось поднимать на сопки. Особенно сильные ливни разразились 17 и 18 августа. Ручейки и речушки, которых раньше мы и не замечали превратились в водные преграды. Дороги стали непроходимыми для всех видов транспорта. Продовольствие нам сбрасывали на парашютах с самолетов.
В сентябре войска начали возвращаться в места постоянной дислокации. Наша механизированная бригада возвращалась домой прежним маршрутом. Город встречал нас торжественно, с оркестрами и цветами. Настроение было и радостное, и грустное. Радостное — потому, что выполнили свой долг перед Родиной. Но грустно было вспоминать потерянных в боях товарищей. Уже на второй день на совещаниях были подведены итоги марша, серьезно указано на недостатки и определены задачи на постановку техники на кратковременное хранение. Это значит, что надо было ее заправить горючим, очистить, провести технический осмотр, там, где требовался ремонт, провести его, все положенное для хранения на складах уложить и сдать. Танкисты знают — это большая работа, требующая и много времени, и немало физических сил.
Одновременно шли политзанятия, политинформации, специальная, техническая, а также командирская подготовка. После постановки техники на хранение главное внимание сосредоточивалось на совершенствовании боевой готовности с учетом полученного опыта. Должен сказать, что требования к качеству боевой и политической подготовки на Дальнем Востоке после событий у озера Хасан были очень высокие и жесткие. Заметной была перестройка в политическом и воинском воспитании.
Важнейшей формой становилась индивидуальная работа командиров и политработников с подчиненными, всестороннее знание ими не только биографических данных бойцов, но и моральных, идейно-нравственных качеств. Не реже чем раз в месяц со мной, как и с другими командирами взводов, обстоятельно беседовали командир батальона, комиссар и командир роты. Беседа шла в товарищеском тоне о том, как мы представляем себе международную обстановку, какие выводы делаем для своей работы, хорошо ли знаем социально-экономическую стратегию нашей партии, чем живет наша Родина — какие главные задачи решает, как мы это разъясняем личному составу взводов.
Учили рассчитывать и строго планировать свое рабочее время, индивидуально обучать и воспитывать каждого подчиненного, готовиться к занятиям. Подробно обсуждались состояние дисциплины, ход боевой и политической подготовки, шла речь и о культурном досуге, и делах в семье, проверялись знания воинских уставов. Тактично, без назидания давались рекомендации. В эффективности такой формы воспитания я убедился, работая с подчиненными солдатами и сержантами, командуя взводом и ротой. Не забывал об этом и в годы Великой Отечественной войны, и в послевоенное время. Методов индивидуальной работы много, но наиболее результативны те, которые обеспечивают постоянную связь с людьми, знание их нужд и запросов, развитие у них лучших качеств, устранение всего отрицательного.
Острой была тогда проблема жилья. Нас, холостяков, разместили в сборно-щитовых домиках. Посредине стояла печь. Удобств не так уж много, но жизнь шла нормально. В Доме офицеров демонстрировались кинофильмы, устраивались танцы, организовывалась самодеятельность. Откровенно говоря, у командира взвода, роты, батальона, как я помню, свободного времени было немного. Подготовка к занятиям, индивидуальные беседы с подчиненными, другие уставные обязанности вынуждали работать и в свободное от занятий время, и, как говорят, прихватывать и воскресенье. Такова уж воинская служба — работать не от звонка до звонка, а столько, сколько надо, чтобы обеспечить постоянную боевую готовность, выполнить все уставные обязанности. Так постепенно втягивались мы, молодые офицеры, в ритм войсковой жизни, так учили нас старшие командиры и начальники.
Где-то в начале октября меня пригласили командир и комиссар батальона, затем командир и комиссар бригады и сообщили, что я направляюсь в Москву в составе группы участников боев на Хасане от 1-й Отдельной Краснознаменной армии. От бригады вместе со мной ехали командир танка старшина сверхсрочной службы Терешкин и механик-водитель, тоже старшина сверхсрочной службы, Федько.
Состоялась беседа, я поблагодарил за доверие и высокую оценку, а через 2–3 дня нас, около 20 человек представителей 32-й и 40-й стрелковых дивизий, авиации, пограничников, собрали в штабе армии. Сообщили, что мы отобраны для поездки в Москву как победители во Всеармейском социалистическом соревновании мелких подразделений, посвященном 21-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, что нам предстоит поделиться боевым опытом. В составе нашей группы все были участники боев, представленные к государственным наградам, представители почти всех родов войск: стрелковых, пограничники, танкисты, артиллеристы, летчики, в воинском звании не выше капитана, с должностями до командира роты включительно.