Получив сведения о сосредоточении японских войск, Военный совет Краснознаменного Дальневосточного фронта 24 июля отдал 1-й Приморской армии директиву немедленно сосредоточить усиленные батальоны 118-го а 119-го стрелковых полков 40-й стрелковой дивизии и эскадрон 121-го кавполка в район Заречья и привести все войска в полную боевую готовность. Предписывалось также вернуть людей со всех работ в свои подразделения.
По этой директиве вся система ПВО была приведена в боевую готовность. Пограничники получили указание соблюдать спокойствие и выдержку, не поддаваться на провокации, применять оружие только в случае прямого нарушения границы.
Мужество пограничников
Озеро Хасан… Тихое, теплое, в желто-зеленом одеянии густых 8арослей камыша и кустарника, с белыми кувшинками и алыми лотосами на сонной зеркальной глади воды, редко тревожимой даже всплесками весел, раскинулось оно привольно и просторно восточнее сопок Безымянная и Заозерная.
Как я уже отмечал выше, охрану этого участка государственной границы в 1938 году несли воины 59-го Посьетского пограничного отряда. Обычно для его охраны выделялись полевые дозоры из двух-трех пограничников в каждом, которые и располагались на пограничных сопках.
С июля 1938 года, когда стало ясно, что японцы замышляют какую-то провокацию в этом районе, советские пограничные посты усилили наблюдение. Было увеличено, хотя и незначительно, количество пограничных нарядов. 11 человек охраняли сопку Безымянная, а на Заозерной находилась группа пограничников численностью до роты. Группу пограничников на сопке Безымянная возглавлял помощник начальника заставы «Подгорная» лейтенант Алексей Махалин. По приказу начальника Посьетского погранотряда он уже несколько суток был на сопке, чувствовал приближение грозных событий: о них красноречиво говорили многие приметы. Вместе с ним находились командир отделения Трофим Шляхов, рядовые Степан Бигус, Давид Емцов, Степан Кобяков, Иван Кособокой, Михаил Кувшинов, Роман Лисняк, Василий Поздеев, Александр Савиных, Иван Шмелев.
В 3 часа дня 29 июля сквозь рассеивающийся туман пограничники увидели, что прямо на сопку, с которой они вели наблюдение, движется отряд японцев численностью до роты. Рота до зубов вооруженных самураев против одиннадцати пограничников, имевших на вооружении девять винтовок, два ручных пулемета да ручные гранаты.
— Не стрелять! Вез команды не стрелять! — придавал лейтенант Махалин и снял трубку полевого телефона, чтобы доложить о создавшейся обстановке на заставу.
Все ближе и ближе надвигались враги. Японцы шли открыто, не таясь. Впереди их неровного строя вышагивал худой, затянутый в ремни офицер. Было видно, как он, резко взмахнул рукой, и тотчас же по сопкам ударил японский крупнокалиберный пулемет. Пограничники, сжав зубы, ждали команды. Вот офицер, шедший впереди, снова взмахнул рукой. Цепь дрогнула и развалилась на две части. Махалин хорошо понял замысел врага. Ждать больше не имело смысла. Не скрывая тревоги, доложил на Заозерную:
— Японцы численностью до роты идут в атаку двумя группами. Будем стоять насмерть. Отомстите за нас!..
Между тем первая шеренга японцев перешагнула рубеж советской земли. Пора…
— По налетчикам — огонь!
Дружный залп пограничников был точен. Первая цепь нападающих заметно поредела. Уткнулся лицом в каменистую почву японский офицер, минуту назад браво вышагивавший впереди. Цепь японских солдат дрогнула, попятилась, но, понукаемая офицерами, снова двинулась вперед.
Окопы не очень надежно защищали пограничников, но сверху им было гораздо удобнее вести, огонь. Весь склон был усеян трупами японцев. Однако положение пограничников осложнялось. Боеприпасы кончались. Первым был убит пулеметчик Емцев. Зарядив последний оставшийся диск, Махалин сам лег за пулемет.
0 нападении японцев на сопку Безымянная было сразу же доложено в штаб фронта. В. К. Блюхер отдал приказ, в котором говорилось: «Японцев, наступающих на нашу территорию в районе севернее высоты Заозерная, немедленно уничтожить на нашей территории, не переходя границу… Обратить внимание на прочное удержание в наших руках этой горы и немедленно принять меры к установлению артиллерии на огневые позиции с задачей преграждения противнику какого бы то ни было продвижения на нашу территорию».[1]
…Японцы пытались прорваться на высоту справа и слева по лощинам. Беспрерывный ружейно-пулеметный огонь врага, казалось, не давал возможности поднять головы, но советские пограничники упорно сопротивлялись. Махалин выждал момент, когда японцы сомкнули свои ряды, и, прицелившись, длинной очередью прижал врагов к земле. И тут что-то горячее и острое обожгло ему левую руку. Рукав гимнастерки потемнел, пропитался кровью. Офицер огляделся: кажется, никто из бойцов не заметил его ранения. Но… ранен красноармеец Кувшинов, наскоро перевязывает голову Лисняк, на глазах разрастается багровое пятно крови на плече Савиных. Однако никто не прекращает огня.
Японцы, начав новую атаку, короткими перебежками вновь полезли на высоту. Достигнув крутизны, они скапливались за гранитными валунами, заходили во фланг, в тыл и ждали остальных, чтобы начать последний штурм позиции. Пограничники, экономя патроны, отвечали редкими выстрелами. Враг, поняв, что огневые возможности обороняющихся ограниченны, осмелел. С фронта донесся яростный крик «Банзай!», и густая толпа японцев лавиной устремилась на окопы.
На подступах к вершине пограничники забросали их гранатами. Атакующие залегли, кое-кто стал пятиться назад. Чтобы не дать врагу опомниться, лейтенант Махалин сжав в руке пистолет, пружинисто выскочил из окопа:
— За Родину, вперед!
С этим возгласом повел он бойцов в атаку. Пули, высекая искры из камней, поднимали белые фонтанчики у их ног. Лейтенант сделал шаг, другой и вдруг почувствовал резкий удар… Острая режущая боль пронзила грудь. Он упал и уже не поднялся. Перед смертью он успел сказать своим боевым товарищам, чтобы бились они до конца, а когда придет подкрепление — изгнали захватчиков с нашей советской земли.
Командование оставшимися в живых пограничниками взял на себя командир отделения комсомолец Трофим Шляхов. Его властный и твердый голос объединил бойцов, придал им новые силы. Они обступили своего командира, отражая наскоки набегавших с разных сторон вражеских солдат, и медленно продвигались по направлению к своей заставе.
Обстановку того боя можно представить по воспоминаниям его участников. Вот что вспоминал пограничник Роман Егорович Лисняк:
— Я выскочил из окопа по команде Махалина и вплотную столкнулся с вражеским солдатом. Он был намного ниже меня. Думал в упор выстрелить в него, но винтовка почему-то дала осечку. Мой удар штыком пришелся ему в шею. Тот уцепился за винтовку руками и потянул ее вниз. В это мгновение ко мне подскочил японец с саблей, по-видимому офицер. Он рубанул по моей левой руке, которой я инстинктивно прикрыл голову. Тут же мне удалось вырвать винтовку из рук обессилевшего противника, перезарядить ее и уничтожить офицера…
Рана моя оказалась пустячной. Мы продолжали отбиваться, пока не подошла помощь. А вот лечился я долго, в городе Уссурийске, вместе с бойцом Степаном Кобяковым…
Стремясь отомстить за гибель помощника начальник заставы лейтенанта Махалина, Лисняк вместе с Бигусом, Кобяковым, Кувшиновым и Кособоковым мужественно разили наступавшего врага. Даже не зная, что на помощь к ним спешили пограничники с заставы и воины одной из стрелковых рот 119-го стрелкового полка 40-й стрелковой дивизии, каждый из них был уверен в том, что они выдержат.
Уже в этом первом бою с японцами сказались отличная боевая выучка, моральный перевес наших воинов. Снайпер Бигус, бывший тракторист, лишь год прослуживший на границе, с первых же выстрелов показал себя первоклассным мастером огня. Японский пулеметчик, едва успевший занять удобную позицию у валуна, был им сражен с первого выстрела. Обнаруженный противником и обстреливаемый из пулемета, Бигус продолжал уничтожать перешедшего в атаку врага.