Он рассмеялся. Смех был и грустным, и веселым одновременно, словно он признавал, что она приперла его к стенке.
- Господи, кое-что никогда не меняется. Я военный, кто же еще.
Конечно. Он был рожден воином. В любой жизни. Обрывки сообщений теленовостей, застрявшие в памяти, вдруг встали на место. Ведомая врожденным пониманием всего того, что было связано с ним, она высказала предположение:
- Форт Брэгг[13]?
Он кивнул.
Значит, спецназ. Она бы не знала, где они базируются, если бы не столь широкое освещение новостей во время войны в заливе[14]. Ее обуял внезапный ужас. Участвовал ли он в конфликте? Что, если бы его там убили, и она никогда не узнала бы о нем…
И не опасалась бы сейчас за собственную жизнь.
Однако это соображение не уменьшило страх за него. Она всегда за него боялась. Он жил с плечом к плечу с опасностью и пренебрегал ею. А она не могла.
- Как тебе удалось получить отпуск?
- У меня много отгулов. Я могу не возвращаться еще месяц, если, конечно, ничего не случится.
Но в глубине его глаз таилось какое-то напряжение, какое-то смирение, которое она не могла понять.
Он потянулся через стол и взял ее руку. Его длинные загорелые пальцы захватили в теплый плен ее пальчики, маленькие и тонкие.
- А что насчет тебя? Где ты живешь, чем занимаешься?
Безопаснее было бы ничего не говорить, но она сомневалась, что в этом есть какой-то смысл. В конце концов, он знал ее имя и номер машины. И, если бы захотел, то всегда бы ее нашел.
- Я живу в Уайт Плэйнс. Я там выросла и там живет вся моя семья, - она вдруг обнаружила, что тарахтит без умолку, стремясь познакомить его со всеми деталями своей жизни. - Мои родители живы и у меня два брата, один старше, другой младше меня. А у тебя есть братья или сестры?
Улыбаясь, он покачал головой.
- У меня есть дяди и тети, есть кузены, разбросанные по всей стране, но никого близкого.
Он всегда был одиночкой, не позволяя никому приблизиться к себе. Кроме нее. В это отношении он был столь же неустроен, как и она.
- А я крашу дома, - продолжила она, все еще стараясь заполнить пробелы в сведениях друг о друге, - На самом деле крашу, а не рисую их. И еще я рисую фрески.
Она замолчала, ожидая его одобрения, а не скепсиса, который выражали некоторые.
Его пальцы сжали ее руку, а потом расслабились.
- Это понятно. Ты всегда любила делать нашу жизнь как можно более красивой и удобной, было ли это мехом на полу палатки, или полевыми цветами в металлическом кубке.
Пока он не сказал этого, она ничего такого не помнила. Но внезапно увидела шкуры, из которых обычно устраивала их скромное ложе на полу палатки, простенькие полевые цветы, которые пристраивала в металлический кубок. Они кивали своими головками всякий раз, когда холодный воздух задувал через открываемый клапан.
- Ты помнишь все? – прошептала она.
- Каждый момент? Нет. Я не могу помнить все даже в этой жизни, да и не думаю, что кто-нибудь на такое способен. Но наиболее важное, да.
- Как долго мы…
Ее голос прервался. Она опять поразилась невероятности всего происходящего.
- Занимаемся любовью? – подсказал он, хотя чертовски хорошо знал, что это совсем не то, что она хотела сказать. Однако в глазах его разгоралась страсть, взгляд стал томным. – Тысячи раз, но мне всегда тебя было мало.
Она задрожала в порыве ответного желания. Но безжалостно подавила его. Если она уступит болезненной потребности снова связать с ним судьбу, то это полностью перевернет ее жизнь.
- Жизней, - поправила она.
Она почувствовала, что ему не хочется говорить об этом, но он поклялся ответить на все ее вопросы и был связан словом.
- Двенадцать, - сказал он, снова сжимая ее руку в своей ладони.- Это наш двенадцатый раз.
Она чуть не подпрыгнула на стуле. Двенадцать! Слово эхом отозвалось у нее в голове. Она помнила только половину этих жизней, да и сами воспоминания были неполными. Ошеломленная, она попыталась высвободить свою руку. От такого перенапряжения можно было лишиться рассудка.
Вдруг она обнаружила, что ее вытащили из-за стола, и что она уже сидит у него на коленях. Она не возражала против столь интимной позы, потому что знала, что он держал ее вот так уже много раз. Под ее задом были его твердые бедра, его твердая грудь защищала ее, как крепостная стена, его руки охватывали ее живыми стальными обручами. Это не означало, она должна ощущать себя защищенной и в безопасности, будучи в объятиях человека, который и являлся для нее основной опасностью. Но соприкосновение с его телом так успокаивало…