— А-а-а, — истошно заорал Говерда, хлестнул коня и со всей силой врезался в кучу крестьян. За ним бросились остальные, уже ошалевшие от выстрела, от первой крови, катившихся колёс, ломавших ноги коням и принося увечья казакам.
Говерда рассёк голову косым ударом сабли подвернувшемуся мужику и, видя его, клонившегося к земле с широкой полосой крови, залившей рассечённое лицо, озверел. Махая саблей направо и налево, он, как дьявол, носился по лугу, оставляя после себя изувеченных и убитых. На него бросились трое или четверо мужиков. Огромный детина, простоволосый, с чёрными длинными волосами — старший сын Вороного Иван, сбоку зацепил Говерду крюком и потащил на себя. Затрещала свита. Казак не удержался в седле от рывка и опрокинулся, запутав одну ногу в стремени. С земли он не успел подняться — рогатина, вилы и багор, прокололи ему грудь. Говерда лежал на жухлой траве, на спине, широко раскинув руки, и его ещё минуту назад жёлтые глаза заплывали мертвенной паволокой.
На помощь мужикам из ольшаника с криками и свистом высыпали разбойники. Они напали на выбитых из сёдел казаков и рубили их саблями. Чёрмный выбрал себе рослого казака и наседал на него. Его сабля металась, как молния, отражая удары и искала момента, чтобы противник открылся. Рубанув сечевика по руке, и когда тот опустил на мгновение саблю, бывший товарищ Болотникова сшиб голову противнику.
Мокроус, сверкая страшной саблей, уже уложил троих или четверых мужиков и готовился расправится с пятым, как ему под рёбра ткнулась стрела, пущенная из самострела. Сотник удивлённо повёл глазами, и в этот момент тяжёлая слега Степана Горшка опустилась ему на затылок. Смушковая кучма слетела с бритой головы сотника, а за нею сползло с коня грузное тело её владельца.
Бездыханными лежали Мокроус, Говерда, Непийвода, Закруть. Посечённые саблями, проколотые копьями лежали на холодной земле неподвижные тела крестьян, а битва продолжалась. На Добжинского набросились сразу трое. Он отбивался саблей от мужицких дубинок, понимая в душе, что долго не продержится. Махая саблей, он пытался выбраться из месива сражавшихся, чтобы, надеясь на резвые ноги коня, отступить и попытаться скрыться от этого яростного быдла. Но не сумел осуществить свой замысел. Федот огрел его дубиной по спиге, а Стёпка Горшок подобрал казацкое копьё и со всего маху всадил Добжинскому под лопатку. «Ну вот и смерть пришла», — успел подумать шляхтич, выпуская из ослабевших рук поводья.
Вороной отбивался рогатиной от наседавшего казака. На плече из разрубленного зипуна чернело пятно крови. Казак саблей пытался достать кудринца, но встречал на пути, то лезвие рогатины, то крепкое дубовое древко. «У клятый ворог!» — шептал Вороной, стараясь увернуться от ударов и ткнуть рогатиной сечевика. На помощь отцу поспешили сыновья — Иван и Алёшка. Втроём они свалили казака с коня, и тот затих под ударами мужицких дубинок.
Трое верховых обозников, видя, что успех сражения переходит на сторону крестьян, — всё меньше и меньше мелькает красных и синих шлыков, а больше их лежит на земле, — бросились наутёк.
Видя, что битва выиграна, Чёрмный вскочил на коня, за ним, оседлав казацких коней, бросились разбойники и часть уцелевших мужиков.
Когда они примчались на стоянку сечевиков, она была пуста. Дымился костёр, над которым висел большой котёл с варевом. Заржали лошади, увидев незнакомых людей.
— Утекли, — останавливая коня и вытирая шапкой разгорячённое лицо, произнёс Чёрмный.
Он взял всё имущество отряда, оружие, награбленную добычу, несколько лошадей с телегами, гружёнными ценностями и рухлядью — ценным мехом. Мужики разметали по поляне всё, что им напоминало о страшном соседстве. Сделав своё дело, они вернулись в деревню.
К вечеру, после похорон своих и чужих, в лесочке, за Вринкой атаман простился с мужиками.
— Вы меня не видели и не знаете, — сказал он им на прощанье. — Я вас тоже. Побудьте пока в лесу, в деревни вам возвращаться рано. Казаки могут нагрянуть снова.
Он оставил им с десяток казацких лошадей, уцелевших в битве, кое-какое оружие и навеки сгинул из этих мест. Потом, после Смутного времени, говаривали, что в Москве поймали какого-то отважного хотьковского разбойника, наводившего ужас на торговых людей. И был он засечен кнутом на Красной площади на Лобном месте. А может, это был и не филимоновский Иван Чёрмный. Много в те времена таких ватаг лесных людей под началом свирепых атаманов бродило в окрестных местах, скрываясь от произвола людей имущих.