— Надолго ли, княже, к нам пожаловали? — почтительно спросил боярин Никифор.
— Долго не намерен быть, — ответил князь, пригубляя янтарный медовый напиток. — Тебя в разор не введу, — засмеялся он.
— Смотр волости завтра будешь делать или сначала отдохнёшь день-два? — снова спросил боярин.
— Завтра, завтра, — ответил Даниил Александрович, зевая. — Бог даст, завтра. Как, людишки не обнищали? — спросил он боярина после недолгого молчания. — Подати исправно собираешь?
— Тихо. Разорения татарского нету — пашут, жнут. Людишки справные. Народ крепок, но дик. Иной в лесу избу срубит, старается уйти от оброка.
— Может, кто из твоих слуг самоуправство чинит?
— Нет, батюшка. Всех держу в кулаке. — Никифор сжал волосатые пальцы. — Никому соблазну к самовольству не даю.
— Добро, коли так.
— Слыхали мы, боярин, — исподлобья взглянув на Никифораа, в разговор вступил Иероним, — что рядом с градом идолище поганое у тебя тут на холме. Скоморохов и гусельников привечаешь. Холопы жертвы деревянным богам приносят… как? — и его чёрные густые брови с проседью поднялись, а глаза воззрились на боярина.
— Идолище есть, — ответил боярин. — Я запрещал приносить жертвы, но всё едино бегают холопы в зелёную рощу.
— Волхованием кто занимается?
— Рщига, знахарь.
Князь поднял глаза на боярина.
— В летах волхв? — спросил он, внимательно разглядывая резьбу на деревянном ковше.
— В зрелом возрасте.
— Семья?
— Жена и годовалый сын.
— Такой малый?
— Он у него четвёртый. Старший сын сгинул на охоте — медведь задрал, одна дочь родилась мёртвой, а ещё одна в младенчестве наколола палец рыбьей костью — Бог прибрал и её.
— Откуда доподлинно всё знаешь? — спросил князь.
— Люди всё ведают, а я не гнушаюсь холопьего языка слушать.
— Бог наказал язычника, — проронил Иероним, осеняя себя крестным знамением. — И ещё накажет.
Князь посмотрел на него, но ничего не сказал. Полузакрыв глаза, он размышлял.
Иероним встал из-за стола и сказал, обращаясь к Даниилу Александровичу:
— Князь, казнить надо волхва, капище срыть, Даждьбога в реку спустить… Срам вере христовой. Никак Покров монастырь на Хоткове горе не утвердится, а тут ещё игрища поганые устраивают, пляски бесовские, берёзки завивают, и всё под носом боярина, твоего наместника.
Никифоор помрачнел — не ожидал он такой отповеди от Иеронима. Рука нервно теребила серебряную бляшку на рубахе. Он неприязненно посмотрел на небольшого, в чёрной рясе Иеронима. Черноризец не нравился ему. Особенно были неприятны острые сверлящие глаза княжеского духовника.
Князь после выпитого, после обильной пищи и дальней дороги, нашатавшись в седле, после бани ослаб, и думать ему не хотелось. Хотелось понежиться на мягкой постели, отрешиться на время от забот, а уж завтра с приходом ясного утра поразмыслить на свежую голову.
— Завтра будем решать, — сказал он, прерывая беседу. — Веди, боярин, в опочивалюню. Благие дела утром начинаются.
Князя увели два холопа с боярином. Слуги начали прибирать со стола остатки пиршества.
Иероним подошёл к небольшому оконцу, забранному слюдой. Толкнул раму. Пахнул свежий вечерний воздух. Над Радонежским опускались сумерки. В небе зажигались звёзды. Издалека доносился лай собак. Где-то совсем рядом промычала корова, и снова наступила тишина.
— Бесы, бесы мутят народ, — чуть слышно проговорил Иероним. — Господи, вложи в голову князю благие мысли — разрушить этот вертеп идольский.
Давно мечтал Иероним под корень извести остатки веры древней, приютившейся под боком Радонежа. Да всё недосуг, другие заботы лежали на плечах духовника. Но вот князь вступил в пору совершеннолетия, и теперь у Иеронима есть сила, которая поколеблет язычество, таким пышным цветом распустившееся в здешних местах.
Он отошёл от окна, приоткрыл дверь в сени и кого-то позвал. На зов явился ражий детина в длинной рубахе, подпоясанной красным шнурком. Это был преданный слуга Иеронима, спасённый им в своё время от кнута за лихие дела, а теперь верой и правдой служивший избавителю. Жил он в Москве рядом с покоями Иеронима, помогал слугам вести хозяйство, исполнял другие поручения княжеского духовника, о которых никому не дано было ведать. Иероним подозвал его к себе. Тот наклонил голову, и наставник сказал ему несколько слов на ухо.
— Исполню, отче, — ответил детина и перекрестился.