— Ну, это ты кончай, — упрекнул Николай за столь нелестную характеристику, данную Афанасием себе. — Ты такой же бомж, как и я. А я себя таковым не считаю. Дом у нас есть, хоть и ветхий, есть сапфир, который можно загнать, а найдём сундук — разживёмся.
— Я надеюсь, что найдём, — уверенно сказал Афанасий. — Надо найти. Столько сил потрачено на его поиски… И теперь останавливаться на полпути… Это не в моих интересах.
— И не в моих тоже, — подтвердил Николай.
Афанасий остался спать в доме, а Николай поднялся в летнюю комнату, в мансарду, куда перебрался, как только наступила тёплая погода.
Он подошёл к открытому окну и стал смотреть, как густые сумерки заливают окрестность: в их фиолетовых чернилах исчез лес за деревней, потонул луг за старым скотным двором с просевшей крышей, догнивающим под напором дождя и ветра, слились в сплошную полосу дома на улице. Только узкая бледная полоса отделяла потемневшее небо от леса в том месте, где за горизонт скатилось солнце.
Николай прикрыл створки и подошёл к тумбочке, стоявшей в изголовье кровати. Взял в руки портрет Наташи, выполненный на эмали. В последних отсветах наступавшей ночи эмаль серебристо блеснула, и ему показалось, что глаза Наташи посмотрели явственно на него, и в уголке мелькнула слезинка. Он оторопело поставил портрет на прежнее место, заметив при этом, что рука его дрогнула. Через секунду опять посмотрел на портрет жены, но ничего странного не заметил. «Кошмар какой-то, — подумалось ему. — Чего-то кажется, чего-то представляется. Так и рехнуться недолго».
Света он не стал зажигать, решив, что время позднее и пора спать. Он достал из кармана камень, подержал в руке, чтобы ощутить его тяжесть и положил под подушку. Скрипнув панцирной сеткой, не раздеваясь, прилёг на старую металлическую кровать, с облупившейся краской и потускневшими хромированными спинками.
Ему не спалось. Полежав с полчаса, он встал и открыл дверь на лестницу, чтобы спуститься к Афанасию и поболтать с ним — они часто засиживались до рассвета, разговаривая по пустякам, — но услышал храп «афганца» и решил его не беспокоить.
Он начал уже засыпать, как уловил шаги на лестнице, скорее не шаги, а ощущения шагов. «Афанасий тоже не спит, — мелькнула мысль. — Что-то хочет сказать».
Но это были не шаги Афанасия — тяжёлые, под которыми скрипели рассохшиеся половицы. Это были неторопливые шаги, лёгкие, воздушные, как полёт птичьего пёрышка, почти не слышные, скорее, ощущаемые — ни одна доска не скрипнула под ними. Так ходила жена по утрам. Бывало, он далеко за полночь работает в мастерской, а утром заспится, она встанет пораньше и хлопочет на кухне, готовя завтрак, а то принесёт ему кофе прямо в постель.
Впросонках Николай вздохнул, вспомнив те времена, и перевернулся на другой бок. Ему показалось, что его осторожно потрясли за плечо: ну совсем, как Наташа. Он открыл глаза. В полусумраке предрассветного часа увидел, что на краешке кровати сидела Наташа, только не в халатике, приоткрывавшим грудь, а в белой блузке, её любимой, и чёрной длинной юбке, словно собралась с ним выходить на улицу.
— Наташа? — произнёс Николай и удивлённо посмотрел на неё, не веря, что она рядом с ним и считая происходящее сном.
— Проснись, скоро утро, — сказала она и положила ему руку на лоб. Он не ощутил её теплоты — она была холодна, словно лёд.
Будто испугавшись, что прикоснулась к нему, Наташа быстро отдёрнула руку:
— Вот выпей. Я кофе сварила, пока ты спал. — Она протянула руку и взяла с тумбочки чашку.
— Я не хочу, — воспротивился Николай. — Потом, потом, поставь на место.
— Да бери же! — настаивала она и почти насильно всунула ему в руку небольшую керамическую чашку.
«Где я видел эту посудину? — мелькнула у Воронина мысль. — До чего знакома».
Чашка была холодная, словно принесённая с мороза. Над кофе в ней плавал коричневый туман, поднимаясь вверх от ледяной жидкости. Николай сел на кровати и словно обжёгшись ото льда, поставил чашку на тумбочку. Он узнал её. Это была чашка кофейного сервиза, подаренного Наташе подругами на свадьбе.
— Ты чего же не пьёшь? — спросила Наташа.
— Я так, так, — не нашёлся сразу, что сказать Николай. — Я… Я не хочу… Наташа, ты же…
— Молчи. — Она закрыла ему холодной рукой рот. — Лучше выпей кофе.
Она потянулась к чашке. На безымянном пальце он заметил золотой перстень с желтовато-прозрачным камнем, который он купил ей в годовщину свадьбы. Взгляд скользнул по блузке: она была схвачена на груди агатовой брошью, той самой, которую он подарил ей на день рождения, незадолго до её смерти и которую она так любила.