Никто ему не ответил.
— А я хочу. Мой организм не может долго пребывать в сухом состоянии…. Может, хлебнёшь? — обратился он к Лёхе и, словно испугавшись произнесённых слов, тотчас сам ответил: — Ишь, губы раскатал! Тратить на тебя огненную воду?
«Нужен ты мне со своей огненной водой, — отпарировал про себя Лёха. — Сыч патлатый».
Сыч из горлышка выпил водки, вытер губы, рыгнул, положил бутылку на место и достал из кармана яблоко.
Небо стало заметно светлеть на востоке. Машина выехала на шоссе. Лёха стал считать повороты, но быстро сбился со счёта и бросил это занятие.
Сыча разморило. Он стал мурлыкать какую-то мелодию, а потом хрипло запел:
Большая страна Кита-ай,
Китайцы кругом хи-ля-яют.
Пьют они крепкий ча-ай,
Стильные песни лаба-ают.
Труля-ляля, ля, ля,
Тралиля ля ля ли…
— Замолчи ты, Сыч! — вяло сказал парень в кожанке. — Ни голоса, ни слуха…
— Как скажешь, Зуб, — ответил Сыч и замолчал.
Ехали, наверное, с полчаса. Потом машина остановилась. Сыч снял повязку с головы Копылова. За окнами совсем рассвело. «Жигули» стояли у обочины под железнодорожным мостом в Хотькове… Слева на крутом берегу желтел отреставрированный купол Никольского собора, справа — в низине и выше по берегу Пажи — зеленели картофельные делянки, в промежутках которых росла густая трава. Дорога уходила вперёд к Ярославскому шоссе. Была она пустынна.
— Так, куда теперь ехать? — обернулся парень в кожанке, как теперь установил Лёха, носивший кличку «Зуб».
— К Ярославскому шоссе, — ответил Копылов.
«Хоть бы какое ГАИ их засветило, — горестно думал он. — Сразу бы всё рассказал постовому».
Но никто их не «засвечивал». Проехали мимо бывшего монастыря, миновали Абрамцевское художественно-промышленное училище, и город остался позади.
Машина мчалась к Ярославке. За Репиховом Лёха попросил притормозить.
— Сворачивать будем, — сказал он. — Вон у того леска, направо.
Шофёр притормозил и свернул на просёлок. С правой стороны зеленело картофельное поле, слева земля понижалась в овраг, за которым виднелось не сжатое поле и лес.
— Дальше пойдём пешком, — заявил Лёха, когда они остановились.
— Далеко идти? — осведомился Зуб.
— Минут двадцать.
— Он у тебя зарыт или висит?
— Зарыт.
— Сыч, возьми лопату! Холщ, останешься здесь, в машине, — распоряжался Зуб. — Если этот хмырь не наврал, через час, самое большое, вернёмся.
— Если наврал…
— Чего мне врать…
— Я тебя не спрашиваю. В общем, Холщ, жди до упора.
Сыч достал из багажника лопату с коротким черенком и был готов сопровождать Копылова.
— Иди вперёд, — толкнул он Лёху. — Попробуешь бежать, получишь вот это. — Он достал из кармана пистолет.
— Развяжите хоть руки, — взмолился Лёха.
— Сними с него баранки, — распорядился Зуб. — Не убежит.
Неразговорчивый худосочный малец с угреватым лицом достал ключик, отомкнул наручники. Лёха потёр одну руку об другую. Идти стало свободнее. Солнце поднималось над горизонтом на безоблачном голубом небе, освещая гребень леса за полем, само поле, золотистое от вызревшей пшеницы. Тишина. Молчали птицы, лишь вороны дремотно каркали, сидя на полусгнивших деревьях, растущих у оврага. Ночью выпала роса, трава была не скошена, и ботинки и брюки у путников скоро стали мокрыми.
Они вышли из оврага, пересекли поле и свернули опять в лес. Справа за полем начинался другой овраг с пологими берегами, поросшими кустами бузины и черёмухи.
— Далеко ты закопал своё золото, — сказал Лёхе Зуб.
Он весело скалился, настроение было приподнятое, хотя по осунувшимся, заросшим лицам, можно было понять, что рэкетиры ночью не сомкнули глаз, к тому же сказывались немалые возлияния, к которым они прибегали в гараже, пока Лёха был без сознания. Копылов только сейчас понял, почему парня в кожанке прозвали Зубом. Во рту при разговоре сумрачно посвечивала металлическая коронка.
Лес был смешанный. Росли высокие ели, а между ними кое-где попадались осины и берёзы. Где большие деревья отступали, там место заполняли кусты орешника и ольха. Лес был запущенный, много стволов было повалено и приходилось или обходить их, или подлезаиь под них. Копылов шёл уверенно, видно было, что он точно знал место сокрытия своего клада.
Пересекли полянку, сплошь заросшую в низине осокой, и Лёха остановился у молодого дуба.
— Здесь по корнями, — глухо сказал он.