Проклов опустил стекло дверцы.
— Слушай, начальник, где тут гараж Самойлова? — назвал он первую пришедшую на ум фамилию.
— Не знаю такого, — пожал тот плечами, подозрительно оглядывая приезжих.
— Он мне объяснял, да я запутался… То ли здесь, то ли дальше где…
— Нет у нас таких, — пробурчал мужчина и скрылся в сарае, закрыв за собой дверь.
— Не будем светиться, — сказал Проклов, приказывая шофёру разворачиваться. — И то хорошо, — обернулся он к Копылову, — что нашли твоё место. Всё остальное — дело техники. — Он широко улыбнулся. — Если, что прояснится, вызовем, — добавил он.
17.
Рщига отсиделся в лесах, хвойных и дремучих, на Воре, дождался, покуда князь со своей свитой не уедет в Москву. Но в Радонеж больше не вернулся. Капище было срыто, кумиры низвержены, рядом укреплялся монастырь Покрова Пресвятой Богородицы на Хоткове. В лесу, на поляне, он расчистил место для нового требища, сам вытесал Даждьбога, а недалеко от поляны срубил себе избушку и жил на приношения окрестных жителей, живущих старой дедовской верой, да на те припасы, которые добывал в лесу, богатым и мёдом, и зверем, и птицей. В Воре ловил рыбу. Судислав, сын, рос на глазах. Многое, что знал Рщига, он передал своему наследнику: научил его знахарству, гаданиям по помёту птиц, по злакам, по крику совы, вою волка. Ещё научил врачевать — затворять кровь, заговаривать болезни, вправлять кости и многому другому. И жил в лесу шестнадцать лет.
Умирая, позвал Судислава и сказал ему:
— Сын Судислав, дни мои на исходе. Оставляю тебе заветы дедов наших… Будешь ими пользоваться — будешь жить безбедно. Вера наша уйдёт, я не требую, чтобы твои дети исповедывали её. Единый Бог оказался сильнее множества наших… Ещё тебе я завещаю гривну. Ценнее её ничего нет у меня. Это память. Очень давно, в незапамятные времена твой пращур Горислав умыкнул любимицу княгини Ольги девицу Светозару, дочь важного вельможи Макуши. Крепко осерчала княгиня, следовавшая христианским законам во всём. Повелела изловить умышленника и наказать его. Но Горислав ушёл с её сыном Святославом в Болгарию, там проявил себя как храбрый воин в битвах, за что Свтослав пожаловал ему гривну, снятую со своей шеи…
Когда княжил Святослав, никто не преследовал веру предков. При Владимире Красное Солнышко жить стало тяжелее, а при сыне его Ярославе и того тяжче. Внук Горислава Кудряв ушёл в Суздальскую землю, в места дикие… Береги гривну — она должна принести счастье. В самые лихие годины я её не заложил, не обменял и не продал. И тебе то ж советую. Пока она с тобой, никакие горести не возьмут тебя. Закопай её в заветном месте, а через двунадесять лет схорони в другом, и так, чтобы было всегда, и сынам своим завещай её, а если сына не будет — оставь её, пусть она умрёт вместе с мужским корнем нашего рода, пусть погребёт её земля на тысячу лет.
Я обучил тебя грамоте, Судислав, и каждый год ты пиши на бересте, что с тобой приключилося за это время и как ты жил. Дети твои будут знать дни твои и думы и сократят познание мира окрест себя. А тот, кому не пошлёт в роде твоём сына, то тогда пусть он сломит лезвие ножа Даждьбога, выкинет его в реку на заре, а рукоять сохранит вместе с гривной и забудет место то.
— Сделаю, батюшка, как ты молвил, — склонил голову к ложу отца Судислав.
— Возвращайся в Радонеж с матушкой. Живите там. Тебе надо жениться. Мир вам и чтобы земля родила.
Преставился старец волхв в конце августа на рассвете. Похоронил его Судислав на поляне под старым дубом. То место не одну сотню лет так и звалось — Рщигова поляна. После смерти отца поклонился Судислав земле, реке и лесу на заре и вместе с матушкой вернулся в Радонеж, не забыв схоронить в тайном месте вещи, оставшиеся от отца.
18.
Через месяц Копылов опознал двоих из четверых рэкетиров, терзавших его в гараже. Двое, Зуб и Холщ, были в бегах. Рэкетиры признались, что «постращать» Копылова их нанял Вадим. Вадима Копылов увидел из окна кабинета следователя: тот шёл в наручниках к машине в сопровождении двух милиционеров. Шёл независимо, и, казалось, идёт не в тюрьму, а на прогулку. Уже после Копылов узнал, что за недостаточностью улик его отпустили.
Лёха продолжал работать на заводе и всё происшедшее вспоминалось ему, как сон, кошмарный, но проходящий, как, впрочем, и всё в нашей жизни.
1988 г.