— Спасибо, дядя Кузьма, — ответил Мишка и звякнул чайником. — Посиди, счас чайку попьём… с мятой.
— Ты вот, Михаил, пол хотел летом делать, а фанера у тебя есть?
— Надо будет доставать.
— Договорился я со своим, — весело сказал Кузьма. — Как привезут фанеру, он мне даст знак. Тогда возьмём. Сколько тебе надо?
— Да метров тридцать.
— Во-о, я так и просил… около сорока. Пускай лишняя будет, потом пригодится. Можно крыльцо забить, а то дует, как выйдешь.
Кузьма прищурился, подошёл к лосиным рогам, на которых висели его пиджак и шапка, и погладил их полированную поверхность заскорузлой рукой.
1978 г.
САМОДЕЛЕЦ
— Иван!
— Ну что тебе?
— Куда это ты снаряжаешься?
— Куда надо, туда и снаряжаюсь… Видала, Серёга Велихвостов приходил? Мотоцикл у него дурит. Шумел, чтоб я забёг посмотреть машину.
Катерина простоволосая, выбежала в прихожую: фартук съехал на бок, в правой руке мокрая тряпка — протирала пол, — остановилась против мужа.
— Можно подумать, дома делов нету. Опять надолго?..
— Да что ты, Кать! Я мигом!
Иван Шмонькин сидел на пороге и обувался. Он приспособил на ногу ботинок и взглянул снизу на жену.
— И-и-ых! — покачала она головой. В руке дрогнула и затряслась тряпка. — Бесстыжие твои глаза… Опять дотемна пробалуешь. Поднесут — ведь не откажешься?
Иван встал, топнул ногой, проверяя, как сел ботинок, оправил старый, но чистый пиджак.
— Какой же дурак откажется, если задарма, — посмеялся он. — Да я мигом, посмотрю — и всё!
— Знаю я твои — мигом. Чтоб через час был дома, — махнула тряпкой Катерина. — Без баловства. Слышишь?
— Слышу, слышу. Не глухой.
Иван сбежал с крыльца, на ходу пригладил растрепавшийся, ещё не редкий белёсый чуб и запылил к дому Серёги Велихвостова, стоявшему на крутом взгорке, за оврагом, по которому протекал неширокий, в два куриных шажка, ручей.
Катерина вздохнула, прошла на кухню, присела на табуретку возле окна. На соседнем участке пенсионер Рогачёв мыл измазанную землёй плёнку, снятую с грядки огурцов, его сноха Вера, телефонистка АТС, полола лук, дальше, за двумя домами, Стребковы красили крышу длинными маховыми кистями. Погода была хорошая, и они торопились управиться до темноты. А Иван убежал по соседским делам…
Сколько она с ним прожила, уже скоро восемнадцать лет будет, а он каким был, таким и остался. Ещё до замужества заметила она у него страсть к механизмам, охоту к разного рода поделкам. Бывало, смеркается, идёт он на встречу с ней, руки держит за спиной, — значит, подарок несёт. Подойдёт развернёт газету, а там лягушка скачущая. Катерина в страхе от неё шарахается, а он смеётся-заливается. Отдаст, а потом новое что-нибудь придумает. Со всего посёлка собирал отслужившие свой век часы для своих поделок. И в починке старых вещей не было ему равных. Теперь навострился на ремонте пианин. У многих дети стали учиться в музыкальных школах, он и взялся по музыке — отладит, настроит. Сладу совсем с ним не стало, только и пропадает у соседей: тому — это, тому — то, благо зовут. Не столько для себя делает, сколько для других.
Правда, ловила иногда себя Катерина на мысли, — может, несправедлива она к мужу: дом у неё не худой, не течёт, с потолка, как говорят, не каплет. Дети обуты, одеты, накормлены, старший учится в ремесленном училище. Может, по-бабьи она это так… Хочется, чтобы в доме было лучше, чем есть на сегодняшний день, но не привяжешь Ивана. Под горячую руку она его ругала, а с него всё как с гуся вода. Другой бы сделал дело в доме — и к стороне, а он… Как-то от рук отбился совсем, всё лето пропадал: машину соседу делал для поливки огорода, на свой дом не смотрел. Пришёл ужинать, попилила она его крепко: «Всё для других, у самого ничего нету, смотри, вон дом разваливается».
Вышел на улицу, вздёрнул голову кверху Иван, посмотрел: ветром деревянный конёк с шиферной крыши сдуло, дождём чердак заливать будет. Да разве он полезет на крышу, когда его ждут с пуском новой машины?!
— На дворе вёдро, — ответил тогда Иван. — Ужотко сделаю.
И ушёл.
— Вот непутёвый, — изводилась Катерина.
Ребятишки были от него без ума: и свои, и чужие. И деревянные самоходы-колесницы для них делал, и коней, и птиц невиданных. Приладит к игрушке колесико-другое, пружинку от часов или резинку закрутит: зверь ходит, конь скачет, птица головой вертит, хвост распускает, — искусные руки, умная голова у Шмонькина.
Катерина иной раз сменит гнев на милость. Стружек Иван настрогал, пол завалил, проволоки накусал. Ещё, не дай Бог, в руку детям вопьётся. Стоит она с тряпкой, так бы и огрела мужа по непутёвой голове, а сама любуется: самоделец у нее Иван, да и только. Повздыхает, повздыхает — уйдёт. Детей надо в школу собирать, форму, ранец меньшому доставать, а Ивану недосуг — пружину хитрую для самовзвода мастерит, — самой надо в город ехать. Вот и сегодня опять убежал из дома, опять его жди поздно вечером. Пока не сделает, не придёт.