А Иван спешит к Велихвостову — пиджак ветром раздувает, торопливо отвечает на приветствия знакомых, — пять мастеров смотрели мотоцикл Серёги, да никто не сумел помочь.
Прибежал к Серёге, запыхался, день летний длинный, да всё равно времени мало. Смена рабочая кончилась, и уж вечер наступает. Пиджачишко скинул, рукава у рубашки закатал и говорит:
— Кажи машину?
Вдвоём с сыном вывел Велихвостов из гаража «ИЖ» с коляской. Походил, потоптался Шмонькин вокруг мотоцикла, тронул ногой рычаг завода — чихнул двигатель, нажал ещё — заработал. Иван нагнулся, присел на корточки, слушает, бровями водит.
— Барахлит, барахлит, Серёга, моторчик. Ну, ничего, мы его счас вылечим.
И начал лечить. Велихвостов только бегал, то за ключом, то за маслицем, то за куском сталистой проволоки.
— Серьёзное что-то? — спросил он в перекуре. — Заменить что нужно? Так мы…
— Не-е. Пустяки. Сподручными средствами справимся… А вообще, Серёга, следить надо. За машиной глаз да глаз нужен. Покормить вовремя, маслица залить, смазать, где полагается, тогда машина будет как часы.
Шёл мимо Витёк Тетерин, шофёр автобазы. Увидел Шмонькина возле гаража, раскрыл руки, словно хотел сгрести в охапку, утащить Ивана.
— А-а, Ванё-ё-ёк! Вот ты где?! А я тебя ищу. И дома у тебя был. Хи-итрая твоя Катерина, не сказала, где ты… Я и у Стёпки побывал, думал, ты там. Да-а, сильную ты ему машину собрал. Я посмотрел, как она огород поливала. И всего-то два колеса да шланги, а вот не допёр бы сам…
Иван закручивает гайку, молчит, вроде не видит Тетерина, а сам затылком слушает.
— Ты знаешь, Ванёк, — продолжает Тетерин, — фотик у сынишки заело, плёнка — ни туда, ни сюда. Тащить в Москву? Посмотри, Ванёк, а?
— Сегодня не пойду, — отмахнулся Иван. — Делов вот… И Катерина ругается: дома не бываю. Не пойду…
— И не надо, не надо идти, — согласился Витёк, поднимая округлые, короткие свои руки, будто сдаваясь. — Зачем? Сам принесу. Не велик фотик.
И Витёк побежал. Не побежал — покатился домой, напевая:
Ой, вы, ребята! Ой, молодцы!..
В посёлке вечереет. От оврага пружинисто, как спутанная проволока, разматывается туман, обхватывает деревья, кустарники. Дышит влажной свежестью сад. Погромыхивает железками бортов проезжающая машина, зажигается в небе одна звездочка, вторая…
Мотоцикл заведён в гараж, завтра на нём можно будет ехать, куда угодно. Холодный лежит в руке Витька «Зенит» с новой, только что вставленной плёнкой, на которой сынишка его, Андрюшка, нащёлкает разных кошек, собак и своих друзей-приятелей. Мужики присаживаются и закуривают, светят в сумерках точками сигарет.
— Где это ты так насобачился по всем этим механизмам? — довольный, что ему отремонтировали аппарат, спрашивает Ивана Витёк. У Велихвостова скамейка высокая, и короткие ноги Тетерина болтаются в воздухе. — Ну, трубу там согнуть, резьбу какую нарезать, привернуть, строгануть, вытесать — я и сам могу. Но вот эта мелочь… Не волоку я в ней. А у тебя чутьё какое-то, как у собаки охотничьей на дичь.
— Голова у него, — отвечает Велихвостов. Он рад, что мотоцикл снова ожил и завтра он на нём поедет в подшефный совхоз сенокосить. — Самоделец он, понял. Слово такое есть. Кулибин — вот он кто.
Про Кулибина ему рассказал сын Гриша, ученик седьмого класса, сравнив Ивана с великим самоучкой. Серёга почесал тогда затылок, а потом подумал: верное сравнение — Шмонькин любой самокат может сделать и ох не скажет.
— А ты, Ванёк, никуда со своими поделками не совался? — снова спрашивает его Витёк. Ему думается: Иван — голова, и на тебе — в простых слесарях ходит. Ему пора изобретателем быть!
— А зачем мне это, — смеётся Иван. — На заводе, так там тоже шевелю мозгами: где какую гайку перевернёшь другой стороной, шпонку заменишь или ещё что перестроишь — дают премии по рационализации. Что ещё надо? Я ведь всё делаю без чертежей. Наобум, как у нас один инженер говорит. Так куда мне соваться?
— А надо бы, Ванёк! Смотришь, из тебя бы толк вышел, хороший толк, ты бы там навертел, а?
Иван потирает тёмные руки с вьевшейся в кожу металлической пылью и отвечает: