— Будем, — ответил Мишка. — Чтоб не обваливался, — и не спеша выпил. Выпил, крякнул. Полез за красным помидором.
Хозяин и по второй не отказался: у своей бутылки сидеть и не выпить. На стуле вертуном вертелся, будто гвоздь в сиденье вставили, всё чего-то хотел спросить, да не решался.
Начались разговоры. О том, о сём, о прочем. В основном о политике, о международном положении. Мишка ругал Картера с его правами человека. После второго захода обсудили проблему американских заложников в Иране и, наговорившись о делах мировых, перешли к своим.
— Миша, ты бы мог мне побыстрей всё это сделать? — спросил Борзов. — Мне ведь, знаешь, ещё выкладывать кирпичом. А лето на исходе. А там картошку копать. Какие дела будут! Как?
Мишка махнул рукой.
— Не сумлевайся! Ещё два денька — и шабаш. Ты видишь, как я работаю? От сердца, не филоню. — Мишка разговорился: — Успеем. Это я щас сдал. А раньше был шустрей. Я ведь родился в деревне. Работал сызмала, крепкий был. В армии, — Сержуков призадумался, — призы брал за земляные работы. Да. Помню откомандировали меня как-то раз из части на соревнования. Копали траншеи на время. Много нас тогда собрали со всего округа. Собрали, отвели каждому полоску земли на поле, большое такое поле было, дали лопату и говорят: давай! Старлей время засёк. Ну я и давай вкалывать, дело-то привычное. За шесть часов я тогда двадцать с лихвой кубов отмерил. Вот так. Тут же благодарность перед строем. А потом премию в двести пятьдесят рублей дали. Это ещё на те деньги, двадцать пять по-теперешнему. Щас, конечно, года не те. Но не бойсь — два дня и яма готова.
Через два дня яма была выкопана. Стенки ровные, глубина по хозяйскому слову. Мишка с утра повторял вроде бы шуткой:
— Готовь, хозяин, угощенье. Работу примешь, и спрыснем это дело.
Борзов подстави лестницу, спустился в яму, примерил, прикинул, так ли, и вылез, ни слова не говоря, наружу. За ним поднялся и Мишка, сбросил рукавицы, вытер руки о штаны.
— Давай, Иваныч, мыла, тряпку какую — умываться буду. Мне сегодня ещё на день рождения с супружницей идти.
Он вымыл лицо, шею, уши, громко отдувался, кряхтел, ухал, выкрикивал:
— Ай, хороша водица! Ай, хороша! Мокренька, свеженька!..
Стол Борзов накрыл, как и в первый раз, на террасе: перец фаршированный болгарский из банки, сыр пошехонский, колбаса любительская, огурцы малосольные, картошка жаренная с салом. Борзов был не в духах, это было видно по его лицу, окаменевшему и мрачному. Залетела предосенняя надоедливая и злая муха, кружилась вокруг стола, над столом, присаживалась на тарелки. Борзов махал влажным кухонным полотенцем.
— Я тебе счас сяду! Сяду я тебе счас!
Собрав на стол, Аким придвинул табуретку:
— Давай, Миша. Только не обессудь. Жена в отпуске, к дочке уехала, так я по-мужицки тут…
— Ништо, — махнул рукой Сержуков. — Сами лаптем щи хлебаем.
Посидели за столом с полчаса. Оба ждали. Наступила пора рассчитываться. Начал эту процедуру Аким. Он отодвинулся к стене, вытянул ноги.
— Ну как, рассчитываться будем? — спросил он Мишку.
Тот развёл руки в стороны.
— Воля твоя, Иваныч. Я готов.
— Значит, так, — начал Борзов. — Вырыл ты двенадцать кубов. Правильно я говорю?
— Очень даже правильно и верно. Может, маненько и больше вырыл. Но всё равно двенадцать.
— Итого, — прищурил глаз Аким, — сто двадцать рублёв. Правильно я говорю?
— Совершенно даже правильно и наверняка верно.
Борзов пошёл в дом, быстро вернулся. Видно, деньги были приготовлены заранее. Сел на стул.
— Завидую я мастеровым, — сказал он. — Сколько денег зарабатывают. Мне бы их деньги. Я бы развернулся. А ведь пропьют всё. А что бы в дело пустить… Прижимист народ. Сдал бы государству, детский приют бы построили… Или отдал бы кому, кто в них толк знает. — Он поднял глаза на Мишку. — Не серчаешь на меня, Михаил?
— Чем серчать-то.
— Может, чем обидел. Не так что сказал.
— Да ты что, Иваныч!
— Я и то думаю, что серчать. Поил, кормил. Четыре бутылки мне встало, закуску не считаю — почти что вся своя. А за бутылки я с тебя вычел. Вот получай, Миша, сто рублёв. Кругленькая… Много ли ты здесь поработал — три дня, — а заработал кучу денег. Я на них месяц трачу.
Мишка перестал жевать, удивлённо вытянул губы, взял полупустую бутылку, вылил остатки водки в стакан — получился почти полный — махом осушил его, как бы говоря, раз я за него платил, значит должен выпить, что добру пропадать, вытер губы платком и воззрился на Борзова.
— Мне ведь тоже деньги нужны, — продолжал Борзов. — Я их не кую. Ещё стены у погреба выкладывать, кирпич, видал, сваленный. Дел много, а ты ещё заработаешь.