10
Тянулись дни. Шли дожди — холодные и долгие. Климов сидел в сыром нетопленном помещении. Их дом был закрыт. Был он тих и пуст. Только в саду исподволь наливались соком антоновские яблоки, приобретая тёплые жёлтые оттенки.
Тонкими, хрупкими утрами пришёл сентябрь. В листве деревьев появилась прожелть, засеребрились в воздухе нити паутины. Горизонт отодвинулся, а небо заголубело холодной чистотой и стало глубже. Дни стояли застывшие, словно в оцепенении, словно хотели обернуться назад, — позабыли что-то да раздумали. Вода в реке приобрела холодную ломкость и начинала засыпать. Сон сламывал её на излучинах, на глубоких местах. Пошёл листопад. Ветер выметал опушки, собирал жёлтые, багряные, бурые листья, закручивал их, гнал по дорогам, по полям, поднимал к небу и швырял в канавы, в пруды, в реки. Только крушину не охватил, не сжёг огонь осени. Стояла она молодая, зелёная.
Днями Климов валялся на диване. Не работал. Переживал. И ждал.
Серыми продрогшими утренниками ступил октябрь. Деревья день за днём роняли оставшуюся листву. В садах убирали последние яблоки. Улицы пахли анисом и антоновкой.
Утром в воскресенье Климов увидел Иру. Она бегала по оголённому участку, собирала ветки и подкладывала их в костёр. Он тягуче дымил, не желая разгораться.
Климов помог им убирать антоновку. Крупные, тяжёлые жёлто-восковые плоды они с Мариной укладывали в ящики и уносили в подвал. Иногда их руки встречались. Марина вздрагивала, глядела на Климова и опускала глаза. Климову казалось, что она хочет сказать ему важное, мучительно раздумывает, у неё вздрагивают губы, но она молчит и опускает ресницы.
Уже смеркалось, когда убрали последние яблоки. Тянуло прохладой. Марина мёрзла в своём тёплом свитере.
— Тебе нездоровится? — спросил её Климов.
— Нет, что ты. Зябко просто.
— Когда вы уезжаете? — спроситл он её.
— Сегодня.
— Автобусом?
Маритна напряглась, помедлила с ответом.
— За нами приедет машина.
Климов сощурился, вытер руку о куртку, взглянул на улицу.
— Понятно. — И, круто повернувшись, зашагал к калитке.
— Постой! Ты ничего не понял! — крикнула ему вдогонку Марина.
Но Климов не слышал. Он торопливо, тяжело размахивая руками, шёл к своему дому.
… Тёмная осенняя ночь вползала в окна и застилала чёрными коврами комнату. У Климова горела настольная лампа. Лежала открытая книга, но он её не читал. Транзистор выговаривал незнакомую мелодию. Саксофон горловыми звуками всё время повторял: «по-спе-шил, по-спе-е-ши-и-ил…» Вещи он давно собрал, готовясь к отъезду Комната сегодня казалась пустой, необжитой. А он здесь прожил радостных три месяца лета. А сегодняшнего дня он ждал особенно. И вот он пришёл…
В окно постучали. Нет, не постучали. Хотели постучать, но сил не хватило. Это был звук, как всхлип. Робкий, извиняющийся, зовущий. Он отозвался в сердце Климова. Так стучаться могла только она. Климов рванулся в сени, выскочил на крыльцо. В темноте никого не увидел. И тут ему показалось, что его плеча коснулись. Он вздрогнул и быстро обернулся. В лицо тянула ветку яблоня. Он окликнул Марину. Ответом было глухое урчание мавшины за колодцем.
Климов побежал к её дому. Он был чёрен в безлиственном саду. Калитка на запоре. Марина уехала. В конце деревни по верхушкам деревьев, будто его всё время оттаскивали назад, скользил луч от фар машины, которая удалялась в сторону новой дороги, проложенной в город. Скоро этот пульсирующий комочек света пропал, и всё погрузилось в осеннюю ночь.
Климов пошёл к себе. На верхней ступеньке крыльца он увидел незамеченную раньше корзину с яблоками. Это была та самая корзина, в которой он когда-то нёс бельё. Он взял её и вошёл в дом. Комната наполнилась ароматом вызревших, несмотря на неблагоприятное лето, антоновских яблок.
1978 г.
Рассказы для детей
Лобастик
Солнце клонилось к горизонту. Казалось, вот-вот оно заденет кромку леса и скользнёт в его густоту. Было ещё жарко, но из кустов и болотин тянуло прохладой.