Выбрать главу

По сей день его время от времени посещало видение: вспыхнула молния в ночной тьме над озером — такая яркая, что мгновенно высветила водную гладь до самых отдаленных уголков. Когда она угасла, на берегу стали видны огоньки светлячков. Может, эти огоньки — продолжение видения, а может, и нет. Ведь такие молнии часто бывали в их краях летом, когда светлячки появляются во множестве. Гимпэй не думал, конечно, что есть какая-то связь между светлячками и душой утонувшего в озере отца, но все же их огоньки в тот миг, когда молния угасала и озеро вновь окутывала тьма, вызывали неприятное ощущение. И хотя Гимпэй понимал, что это только видение и на самом деле такого не бывает, эта огромная неподвижная масса воды, внезапно вспыхивающая среди ночи от мгновенного зигзага молнии, всякий раз вызывала в нем ужас, казалась ему некой зловещей игрой природы, воплем агонизирующего времени. У него было такое ощущение, будто молния пронзала его самого, ярким светом высвечивая все мироздание. То же самое испытал он и когда впервые познал Хисако — между ними словно возник электрический разряд.

Гимпэя поразила тогда ее удивительная смелость. В чем-то она была сродни вспышке молнии. И та же смелость Хисако позволила Гимпэю войти в ее дом, очутиться в ее комнате.

— До чего же большой у вас дом. Если придется бежать, заплутаешься, — пошутил тогда Гимпэй.

— Не беспокойтесь, я провожу вас. А можно выпрыгнуть через окно.

— Со второго-то этажа? — испуганно пробормотал он.

— А я свяжу несколько поясов, и вы с их помощью преспокойно спуститесь вниз.

— А собака у вас есть? Я терпеть не могу собак.

— Нет.

Хисако едва прислушивалась к тому, что говорил Гимпэй. Она глядела на него сияющими глазами.

— Я знаю, что не смогу выйти за вас замуж, — сказала она, — но пусть хоть один-единственный раз мы останемся С вами вдвоем в этой комнате. Мне надоели наши тайные встречи, надоело от всех прятаться в траве за оградой.

— Слова «прятаться в траве» могут означать только то, что они означают, но теперь их стали употреблять еще и в смысле «уходить в иной мир», «сходить в могилу».

— Правда? — Хисако без особого интереса восприняла этот экскурс в филологию.

— Собственно, теперь, когда меня выгнали и я больше не учитель родного языка, это не имеет значения…

Гимпэй разглядывал роскошно обставленную в западном стиле комнату своей бывшей ученицы и чувствовал себя не лучше, чем преступник, которого преследуют по пятам.

Пока он шел за Хисако от дверей ее нового колледжа до ворот этого дома, его настроение переменилось. Он понимал: то, что он сейчас идет за ней во второй раз, — всего лишь игра, правила которой заранее известны Хисако, и она лишь делает вид, будто ей все внове. Но теперь она целиком и полностью ему принадлежала, и он с радостью принял эту игру — ведь ее придумала Хисако.

— Подождите меня здесь, — прошептала она, крепко сжимая руку Гимпэя. — Сейчас у нас ужин, но я постараюсь вернуться как можно скорее.

Гимпэй притянул Хисако к себе и поцеловал в губы. Хисако хотела, чтобы этот поцелуй длился вечно. Она так крепко прижалась к Гимпэю, что ему с трудом удалось удержаться на ногах.

— Чем вы займетесь в мое отсутствие?

— Не знаю. У тебя есть альбом с твоими фотографиями?

— Нет ни альбома, ни даже дневника. — Хисако покачала головой.

— Ты никогда не рассказывала мне о своем детстве.

— Ничего в нем не было интересного.

Хисако вышла из комнаты, не утерев даже губы после поцелуя. Как сейчас она будет смотреть в глаза родителям? — подумал Гимпэй. За занавеской, скрывавшей нишу в стене, он обнаружил умывальник, пустил слабую струю воды, тщательно вымыл лицо и руки, прополоскал рот. Он хотел было снять носки и вымыть ноги, но не решился сунуть их в умывальник, где Хисако мыла лицо. Собственно, от того, что он вымоет ноги, они не станут менее уродливы. Напротив, их безобразие проступит еще отчетливее.

Никто бы не догадался об их свидании, не займись Хисако приготовлением бутербродов для Гимпэя. И уж верхом дерзости было то, что на виду у всех она пронесла к себе в комнату кофе на серебряном подносе.

Не успела она поставить поднос на стол, как в дверь постучали. Хисако решительно и даже с упреком спросила: — Это вы, мама?

— Да.

— У меня гость, и прошу нас не тревожить.

Кто у тебя?

— Мой учитель, — тихо, но в то же время твердо ответила Хисако.