Сверкалов некоторое время был серьезен, вернее, казался серьезным, потом багровел постепенно и, наконец, не дослушав, захохотал. Семён остановился, глядя на радостное лицо друга… бывшего, конечно, друга. Витька Сверкалов смеялся по-ребячьи, совсем несолидно, даже слезки выступили.
Чего они все такие? Хоть бы и Маня тоже.
— Да ты погоди, глупой, — сказал ему Семён. — Выслушай сначала, а потом уж смейся или плачь.
Но Сверкалов от его серьезности залился еще пуще.
— А рыба, Сень? — спрашивал сквозь смех. — Она где?
— Рыба в ямах, — простодушно признался Размахай. — Можно подойти и погладить, поиграть.
— И пожарить. Или она уже жареная? О-ха-ха!
До чего ж румяная рожа у председателя! Просто даже приятно смотреть. Небось, теперь ватрухи ест каждый день, не то, что бывалыча.
— На еду я беру самого большого сома. Одного за всю зиму.
— Пуда на два, да?
— Не вешал, но не меньше.
— Помнишь частушку такую:
На охоту мы ходили