– Здорово!
– Оно как раз к месту! – раздались женские голоса одобрения.
Все стали собираться вокруг журнального столика, появились конфеты, бутылки шампанского. Субботин несколько минут постоял в стороне, посмотрел на сокурсников и, понимая, что это – финал, не прощаясь ни с кем, вышел в коридор. Остановился в нерешительности, понимая, что ещё шаг, два, три… и всё… – всё исчезнет. Сон, явь ли, – но это состояние, ощущение, окружение – всё исчезнет!
Люба, неприметно, но внимательно наблюдавшая за Егором в этот день, давно заметила его состояние потерянности, какой-то раздавленности. Она и сама переживала подобные ощущения. Чувство незаконченности их отношений, недосказанности, несвоевременности, а может и ненужности этого внезапного разрыва беспокоили её.
– А что Субботин ушёл? – спросила вдруг у неё Инна. – Ни с кем не попрощался даже.
– Ты у меня спрашиваешь? – удивилась Люба. – По-моему – кому, как ни тебе знать о его состоянии. А, подруга?
Инна глотнула шампанского, не смогла удержаться, созналась:
– А ведь он ночью не мной, а тобой грезил, – Люба вспыхнула, – меня твоим именем называл. Так что, тебе надо было остаться, а не мне. Меня даже проводить до такси не захотел…
Люба не дослушала, поставила стакан на столик и стремительно вышла из комнаты. В коридоре она увидела одиноко стоявшего Субботина, сердце её радостно вздрогнуло, и она пошла в его сторону.
– Ну что, всё? – сказала Люба, остановившись рядом и пытаясь понять, что же у него творится в голове.
– Всё, Любаша, кажется… всё. – Он говорил, не поднимая на неё глаз, будто боясь, что не сдержит себя, обнимет её при всех, здесь, в институтском коридоре, и не выпустит уже никогда… – До свидания…, приятно было познакомиться…, – с горечью сказал он, пытаясь улыбнуться. Затем взял её руку и поднёс к губам. Ответила Люба, нет ли, он не услышал, так как, поцеловав руку, Егор развернулся и решительным шагом направился к лестнице…
Люба, не успев открыть рта, так и осталась стоять в коридоре, не понимая, что же произошло, и почему так произошло. Она ещё постояла, приходя в себя, и тоже направилась к лестнице. Выйдя на улицу, Люба увидела, что белой «семёрки» у крыльца уже нет.
Субботин заехал в общежитие: комната также была прикрыта, никто в неё не входил. Он зашёл, сел на диван и окончательно загрустил, наполняясь пониманием безысходности ситуации. Ещё не выветрился воздух, которым дышала здесь Люба, ещё и пол не остыл от её сапог, но её уже нет, ни здесь, нигде, – такие мысли терзали его воспалённую последними событиями душу. Наконец Егор поднялся, вышел, закрыл дверь на ключ.
Приехав домой, Субботин не стал загонять машину в гараж, а сразу прошёл в дом. Дома было прохладно, как-то безжизненно и неприветливо. Только рыжий Буревестник сидел у печи и смотрел на хозяина, то ли с пониманием, то ли с осуждением. Егор бросил папку на подоконник, разделся и полуголый, прошёл в комнату, сел на кресло, не замечая ни холода, ни задёрнутой шторы. Откинув голову на спинку кресла, он закрыл глаза…
Перед глазами сразу возник образ женщины, которая только что была рядом. Чуть больше часа назад она была рядом… Её глаза…, такие близкие, родные глаза…, её губы…, губы, которых он так и не коснулся…, улыбка её – то невыносимо женственная, то притягательно озорная… Ему слышался голос, её голос, томный, низкий голос – шелест ветерка по полю, поросшему васильками, голубыми, с острыми краями листочков. Ветерок её голоса не треплет, он нежно гладит васильки и они раскачиваются, тихонько, чуть шелестя, задевая друг друга… Что-то шепчут… Может зовут его, Егора, может пытаются пробудить его, говоря: «Что же ты сделал, Георгий Субботин? Это же я была…, ты искал меня, а я искала тебя…, а теперь…».
Егор открыл глаза. Надо было учиться жить заново. Без неё, без этой женщины, без этих озорных серых глаз, без её манящих губ, без ласкающего голоса, без вздрагивающих пальцев, без соблазнительных коленей, чувственной шеи, красного палантина и бирюзового костюма; без этих шуток, разговоров, надежд и мечтаний. Всё, надо трезветь, надо учиться жить… Без неё…
Он поднялся, раздвинул, наконец, штору и увидел, что день кончился. Деревья за озером слились в сплошной тёмный лес, мартовское небо посерело и стало грустным и тяжёлым.
Егор прошёл в кухню, накинул махровый халат и вышел во двор. Загнав машину в гараж, он вернулся с охапкой дров, стал растапливать печь. С утра он ещё ничего не ел, кроме чашки кофе в институте, но ни малейшего признака голода у него не было. Достал с полки сухой корм, молча насыпал коту в миску, налил воды. Кот не сдвинулся с места.