Квартира наполнена ароматом тщательно проваренной морской капусты.
— Накадзима-кун, я уже чувствую себя каким-то иждивенцем, — сказала я.
Перепачканная красками с головы до ног, я, подобно моряку, пришедшему в порт, залихватски, с грохотом опустила свою сумку.
— Ну, в таком случае ты — иждивенец мужского пола, который работает на стройке, — подхватил Накадзима. — Потому что таких девушек, которые возвращаются домой вымазанные краской, мускулистые и загоревшие, не бывает.
— Да, возможно, ты прав. Наверное, и не смотрюсь девушкой легкого поведения, — улыбнулась я.
В джинсах и спортивном свитере, с собранными в пучок волосами, со странными белыми пятнами на лице из-за чрезмерно наложенного средства против загара, вся в краске до самого кончика носа... Так я выглядела в тот момент.
— Мне кажется, что готовить на одного — это чересчур нерационально. Бесполезная трата и продуктов, и времени. А вот готовить для двоих — это другое дело, — сказал Накадзима.
Я вошла в квартиру и, заглянув на кухню, ахнула:
— Спасибо! Ну надо же, как красиво ты умеешь приготовить тофу!
Тофу в кастрюле был нарезан ровненько, словно по линейке.
Я вымыла руки, и, сидя друг против друга, мы принялись есть юдофу.
В такие моменты мне кажется, будто мама, как обычно, ушла на работу в свое заведение, и хотя Накадзима вырос совершенно в другой семье, мы словно играем в семью, срисовав под копирку не знакомую для нас модель жизни. Обоюдно воспринимая это как нечто естественное для нас обоих, мы жадно наслаждаемся этими мгновениями счастья.
— Как же все-таки хорошо... Вот так вместе есть юдофу, — улыбнулась я.
— Послушай, — начал Накадзима, — как только закончу учебу, я действительно намерен как можно скорее уехать в Париж по гранту в Институт Пастера. Тии заверила меня, что все получится, и я сам чувствую, что смогу, если ты будешь рядом. Во мне вдруг появился настрой. Так как докторантуру я скорее всего окончу, и решил не тратить времени и попробовать пока подать заявление. Конечно, требуется предоставить им рекомендательное письмо, научную работу и план исследования, а у них, говорят, существует экзамен, который нужно будет сдать, но я узнавал и выяснил, что наши японские фонды сотрудничают с этим НИИ, и поэтому вроде как существуют программы, по которым можно сравнительно легко поступить. Даже если я не пройду в этом году, в следующем хочу снова пытаться. Как только поступлю, думаю, что непременно уеду минимум на полгода...
Я подумала о том, что этот настрой мне нравится куда больше, чем прежние грусть и уныние. Этот человек может заниматься только тем, что ему действительно по душе, и поэтому для него так будет лучше.
— А что будешь делать ты, Тихиро-сан?
— Что буду делать? — переспросила я. — Я как-то особо не интересовалась Пастером. Если напрячь память, то мне известно только то, что он изобрел вакцину против бешенства. А еще, по-моему, его могила находится под институтом, да?
— Если ты знаешь такие необычные факты, это просто супер!
— Это показывали по телевидению. В каком-то документальном фильме NHK[8].
— Вот как. А в общем-то, Тихиро-сан, тебе совсем не интересно, где и на какой кафедре я учусь и какова моя специальность?
— Особо не интересно. Сколько бы я ни спрашивала, все равно ничего не могу запомнить. Кажется, что-то связанное с ДНК и геномом человека, да? Еще я знаю, что ты учишься медицинском факультете, но врачом ты будешь, так? А еще ты исследователь, но не имеешь никакого отношения к адзиномото[9] или пивным дрожжам, да? Или там к рисовым отрубям...
— Ну. в общем-то так... Послушав тебя, легко понять, насколько искажены знания обычных среднестатистических людей.
— Неужели?
— Тебе действительно все это не интересно.
— Но зато я помню, ты говорил, что хотел изучать еще и сине-зеленые водоросли. И поэтому сначала поступил на сельскохозяйственный факультет. Так ведь?
— Я не собирался изучать сине-зеленые водоросли. Мне интересны опыты с ними. Я развожу бактерии, изучаю условия для внедрения генов. И я окончил не сельскохозяйственный факультет, хотя, возможно, когда-то он так назывался, а, если быть точным, факультете ресурсологии, кафедру биотехнологий. А это совсем другое дело, не так ли? А сейчас я учусь на медицинском факультете.
— Таких деталей я не помнила. Для меня сине-зеленые водоросли ассоциировались с сельскохозяйственным факультетом. Ну а тебе, Накадзима-кун, есть дело до того, что закончила я?
— Если не ошибаюсь, отделение пространственного дизайна в колледже при Институте искусств. Кажется, ты специализировалась на сценическом и выставочном дизайне, не так ли?
— Да, здорово ты запомнил. Я восхищена. Даже я это забыла.
— Обычно мне достаточно один раз услышать, и я уже не забуду.
— Кстати... Ну так что ты имел в виду, когда спросил, что я буду делать?
— В Париже ведь наверняка полным полно всевозможных школ искусств, — сказал Накадзима.
— Ну да.
— Есть и такие, что рассчитаны на полгода или год учебы.
— Да, наверное.
— Что, если тебе поступить туда? Мы поедем вместе! Я уже точно решил, что мы всегда будем вот так вместе с тобой, — заявил Накадзима.
— Ты решил? Это что, предложение? — спросила я, подумав про себя, что для меня это как-то обременительно и нерадостно.
— Нет, — Накадзима решительно замотал головой.
— Что же тогда? — уточнила я.
— Это просто неизбежно. Я не смогу жить с другим человеком. Только с тобой. А жить постоянно одному мне уже опротивело. Мне надоело спать в одиночестве, зажав мотиами под мышкой. Теперь, когда я расстался с прежней одинокой жизнью, я уже не смогу к ней вернуться.
— Как-то это неинтересно, когда все вот так однозначно, — сказала я. — Париж? Почему бы и нет. Можно попробовать поехать туда. Но я сейчас увлечена работой...
— Но ведь ты пока не определилась со следующим заказом? — не унимался Накадзима.
— Да, есть несколько предложений, но пока только разговоры. Похоже, ничего срочного.
— Ну вот видишь. Это же здорово! В таком случае что тебя сейчас заставляет непременно оставаться в Японии в этом возрасте и на этом этапе жизни? — спросил Накадзима.
Очевидно, он прав. Не то чтобы меня так уж интересовал Париж, но когда прежде мне довелось побывать там вместе с мамой, я смогла посетить Лувр всего на час, а мне так хотелось бы изучить его вдоль и поперек, потратив на это несколько дней. Да и Версаль я еще не видела.
Что более всего очевидно, так это то, что мамы больше нет, и потому сейчас у меня действительно отсутствуют веские причины оставаться в Японии.
При мысли об этом мне стало немного тоскливо.
Если бы только мама была жива. Я хотела, чтобы она отговорила меня, мол, заграница так далеко, и мы не сможем видеться. Хотела услышать голос, который бы сказал мне все это. Однако теперь это невозможно.
— Да, пожалуй, так...
— Такой взгляд на вещи, как у тебя, свойственен людям, которые думают, что их дом всегда должен оставаться в одном и том же месте...
Накадзима произнес эти слова так, словно вынес мне страшный приговор, и замолчал. Это молчание словно говорило о том, что ему больше нечего сказать, да он и не хочет. В последнее время я успела привыкнуть к такой его манере. Нельзя сказать, что детально его изучила, но в общем и целом понимать научилась.
Через какое то время Накадзима снова заговорил:
— Гораздо лучше делить на двоих плату за жилье, за питание. Если ты за что-то не сможешь заплатить, я, как зачинщик, возьму это на себя, — заверил Накадзима.
— Зачинщик... давненько я не слышала этого слова, — неожиданно и нелепо вырвалось у меня. Затем я продолжила: — Что ж, мама оставила мне кое-какие деньги в наследство. Думаю, этого хватит. Да и папа, пожалуй, всячески поможет.
Накадзима кивнул и добавил;