— Да, конечно, — сказал Кормак. — Странно, что вы сами се не узнали. Это Эвелин МакКроссан, женщина, которой принадлежит этот дом. Хотя это старая фотография, ей сейчас за шестьдесят.
— На оборотной стороне здесь указано имя Эвелин Фицджеральд.
— Это ее девичья фамилия, — сказал Кормак. — Где вы взяли эту фотографию?
— Из запертого ящика в столе дома Десмонда Куилла в Дублине. Там была почти сотня фотографий одной и той же женщины — некоторые сделаны давным-давно, как эта, и десятки более новых. Некоторые были датированы последними несколькими месяцами. — Холодок, коснувшийся позвоночника Норы, вернулся. — Вы не представляете, почему Куилла так интересовала Эвелин МакКроссан?
— Без понятия, — сказал Кормак, а Нора лишь покачала головой. Одна фотография в куче ничего не значила. С трепещущим сердцем она заговорила:
— Полагаю, Куилл мог быть знаком с Гэбриелом и Эвелин. Много лет назад он был археологом и работал в Национальном музее. Уверена, они с Гэбриелом давно друг друга знали. А в таком случае он не мог не знать также и Эвелин.
— Вы можете позвонить мне, если надумаете что-нибудь еще, — сказал Уард. — Когда подозреваемый умирает до разрешения дела, всегда остаются вопросы без ответов. Спасибо, что уделили мне время.
Как только Уард ушел, Нора пошла к буфету, к коробке, где она спрятала фотографию Куилла с МакКроссанами. Она перевернула ее и прочитала надпись: «Десмонд, Эвелин и Гэбриел, Лугнаброн, 1967». Она протянула ее Кормаку.
— Я нашла эту фотографию их троих сегодня утром, — сказала она. — В каком году Гэбриел и Эвелин поженились?
— Я думаю, около 1969-го или 70-го. Я не знаю точно.
— Но они не были женаты, когда была снята эта фотография?
— Нет определенно нет.
Вопрос повис между ними, незаданный и без ответа.
— Если они знали друг друга, непонятно, почему Гэбриел никогда не упоминал о Куилле. Может, они поссорились и разошлись.
— Из-за Эвелин?
— Может быть.
Нора изучала зернистые лица на фото. Действительно ли атмосфера казалась несколько напряженной, словно двое мужчин соперничали из-за любви красивой девушки, что сидела между ними? Рука Куилла скользнула за спину Эвелин на удобную подушку — собственнический жест. Но как можно было увидеть нюансы отношений на снимке, стремительном моменте, замороженном во времени? Они знали, кто в конце концов завоевал любовь Эвелин, и это был не Десмонд Куилл.
— Если Куилла интересовала Эвелин, — сказала Нора, — то становится ясным кое-что из того, что он сказал Доминику Брейзилу на озере — насчет потери сокровища, которое стоило дороже золота. Может, он чувствовал, что заслужил ожерелье в качестве компенсации или репарации за испытанное пренебрежение. Отказ Эвелин был бы подходящим объяснением.
— Боже, бедная Эвелин. Уверен, она понятия не имеет обо всем этом.
— Теперь, раз Куилл мертв, уж конечно все кончено, — Нора выхватила фотографию из руки Кормака, и не успел он возразить, как она зажгла под ней спичку и бросила в золу в камине. Нора наблюдала, как загибались и чернели ее края. Последним исчез кусочек фотографии с улыбающимся лицом Десмонда Куилла. Если повезет, то Эвелин не придется стать последней посмертной жертвой Куилла и пережить связанную с этим горечь.
Глава 2
Кормак высадил Майкла Скалли и Нору у передней двери в больницу, и Нора с беспокойством наблюдала, как Майкл выбирался с пассажирского сиденья. Двигался он медленно, но она не была уверена, насколько он нуждался в помощи, и не знала, не обидит ли его предложение сесть в кресло-коляску. Когда они прошли через раздвижные двери в фойе. Скалли повернулся к ней и кивнул головой на несколько кресел-колясок, что стояли как раз у входа.
— Мне кажется, лучше бы мне проехаться в коляске, если вы не против, — сказал он.
Она сходила за одним из кресел-колясок, и Майкл погрузился в него, измотанный, хотя прошел от машины лишь тридцать ярдов. Встав за креслом, она посмотрела на его тонкие плечи, ходившие вверх-вниз от усилия, с которым он дышал, на усталость от постоянной боли на лице. Руки его сжали ручки кресла, и она увидела выступившие между сухожилиями вены. Вряд ли они еще встретятся после того, как она уедет.
Когда они доехали до палаты Броны, Майкл Скалли поднял руку, чтобы Нора остановила кресло-коляску за дверью. Он посмотрел на свою дочь, спящую в кровати; ее пораненное горло все еще было забинтовано. К тому времени, когда они доставили ее в больницу, Брона потеряла очень много крови, и первые дня два ее состояние было критическим, но, разрушения мозга от кислородного голодания, похоже, не было. За последние несколько дней она очень поправилась, и вчера уже сидела в кровати. Вероятно, у нее останется шрам, но каким-то чудом лезвие Куилла не задело в горле основные сосуды.
— Пусть пока спит, — сказал Скалли. — Я могу и подождать немного перед тем, как ее увидеть.
Нора развернула кресло, и они молча поехали обратно по коридору больницы.
— Я тут думал, — сказал Скалли наконец. — Я мало что могу сделать для Броны, даже если буду здесь. Ей придется самой принимать решения. Но я хочу быть уверен, что никто не будет на нее давить.
— Простите, что нам придется уехать завтра, — сказала Нора. — Как вы будете ездить к доктору?
— Я буду ездить сам, пока смогу, а когда поправится Брона, она будет возить меня, если я не смогу. — Он посмотрел на изумленное выражение лица Норы. — О да, у нее есть водительские права и свидетельство об окончании учебного заведения. Она очень способная независимая молодая женщина. Но вы представляете, с каким предвзятым мнением она сталкивается, даже от людей вроде вас.
— Мне не следовало предполагать…
— Почти все это предполагают, — сказал Скалли. — Ничего страшного.
— Мне любопытно знать, как вы общаетесь… или, полагаю, лучше спросить, как Брона общается с вами. Как она объясняет свои чувства и потребности?
— Вы представить не можете, что может происходить между двумя людьми без единого произнесенного слова, — сказал Скалли. — Я не говорю, что это просто, но мы всегда справлялись. Даже люди, которые говорят, иногда не могут заставить себя понять.
Нора остро почувствовала истину этих слов, зная, как сложно было ей сказать Кормаку. что она уезжает.
— Но она не пишет и не пользуется языком жестов?
— Да нет, — сказал Скалли. — Это сложно описать. В обычной жизни она как-то заставляет понимать ее. Должно быть, ужасно одинокая жизнь у нее, здесь со мной на болоте, но она не жалуется. Брона готовит и прибирается в доме, помогает мне в работе и читает. Каждое лето мы ожидали приезда Габриеля и Эвелин, ненадолго это избавляло от одиночества. Иногда я подумывал, не уехать ли, но не представлял, куда еще поехать. Где на земле человек может уберечься от одиночества? И я так понимаю, что иногда куда хуже, когда ты окружен людьми. Может, здесь дождя хватит, чтобы рыб утопить, может, это не самая живописная часть Ирландии, не самая желанная — но это мое место.
Пока он говорил. Нора ощутила приступ тоски по своему другому дому, где зимой в прериях снег покрывал сломанные колосья, где речные утесы сверкают золотом в осеннем свете и яркое солнце заставляет выглядеть меньше все, что лежит под ним. Она ужасно скучала по этой огромной пологости и открытости даже здесь, на этом черном болоте, и завидовала Майклу Скалли, тому, что он ощущал свою принадлежность какому-то месту.
— Я решил, что не хочу ложиться сюда, когда придет время, — сказал Скалли. — Лучше я буду в моем собственном доме, на моем собственном клочке земли. Знаю, я уже многое у вас попросил, но не могли бы вы как-то помочь мне это устроить?
— Если вы говорите об уходе за безнадежными пациентами, как в хосписе, то да, я могла бы порекомендовать людей, которые смогли бы вам помочь.