— О Господи…
Люк, стуча пятками, побежал к себе в спальню.
Я крутнулась на месте, обращаясь к Джесси:
— Черт! Он все слышал.
Джесси начал взбираться на кресло. Выглядел он неважно, но проявлять заботу было уже некогда. Я метнулась в спальню. Свет оказался выключен.
— Люк?
Он лежал под кроватью, сжавшись в комочек. Я попробовала погладить его по спине, но Люк тут же резко отодвинулся. Тогда я легла на пол лицом вниз, стараясь подлезть к нему под кровать.
— Люк, мой сладкий… Выходи.
— Нет… — со слезами в голосе ответил мальчик.
— Тигренок, я прошу тебя. Выходи, пожалуйста.
Люк лишь сжался еще сильнее и остался лежать, тихо скуля.
В дверях показался Джесси:
— Люк? Эй, маленький пижон, я…
Замахав рукой, я отослала его прочь.
Прошло около получаса, прежде чем я смогла извлечь мальчишку из-под кровати. Люк снова лежал в своей кровати, укутанный одеялом. Однако он ничуть не оттаял, несмотря на все мои уверения, что Джесси имел в виду совсем не то, что я сама жалею о нашем споре и… Могли ребенок понять? Мои слова звучали нелепо и лицемерно.
Джесси я нашла в гостиной. Он смотрел на прибой. Небо на востоке мерцало отсветом лесного пожара.
Джесси не обернулся.
— Как стыдно… Не могу выразить.
— Как думаешь, сколько должен перенести шестилетний мальчик, прежде чем сломается окончательно?
Опустив плечи, он закрыл руками глаза.
— Эван…
Я чувствовала в голосе Джесси раскаяние и одновременно сопротивление.
— Тебе просто не хочется влезать в мое дело. Видишь, я сказала это сама. — Пауза. — Мне нужно на воздух, — вздохнула я и вышла.
Я спустилась на пляж. Стояла теплая ночь, и лунное небо было ясным и звездным. Прибой рассыпался брызгами, выбегая к моим ногам пенными языками. Голова болела невыносимо. Пройдя всего ярдов пятьдесят, я вдруг сорвалась, с места и побежала.
Как же Джесси мог подумать, будто Брайан убил Питера Вайоминга?
Вокруг бились волны прибоя, но я продолжала бежать, чувствуя, как ноги увязают в песке. Желая одного — чтобы биение сердца заглушило и вытеснило из больной головы все звуки и все мысли. Я бежала и бежала вперед, пока не возникло ощущение, что отмахала несколько миль. Наконец поняв, что пора возвращаться, я медленно пошла назад, судорожно вдыхая задымленный воздух.
Через некоторое время я совсем остановилась и, запрокинув голову, положила руки на пояс. Лицо горело. Под мокрой рубашкой по телу бежали струйки пота. Укусы нестерпимо зудели.
Морские волны, сначала показавшиеся слишком холодными, стали желанным местом. Осмотревшись по сторонам и никого не увидев, я разделась и вошла в воду. Едва встречная волна прокатилась по бедрам, я нырнула.
Холодная вода сразу успокоила зуд. Отплыв от берега, я перевернулась на спину, вглядываясь в Млечный Путь. Звезды сияли красноватым светом, словно подсвеченные пламенем пожара. Меня качали волны, и все показалось изначально прекрасным.
Постепенно меня поднесло к берегу. Выйдя на пляж, я пошла к дому, как вдруг заметила свет в спальне Джесси. Приглашение? Правда, неизвестно к чему: то ли к выражению раскаяния, то ли к продолжению спора.
Кожу приятно обвевал теплый ветерок. Понемногу обсыхая, я положила одежду на доски. Потом, став на мостки, обмахнула с ног песок. Неожиданно, без всякого предупреждения, я оказалась с головы до ног в луче яркого света.
Раздался мужской голос:
— Не двигайтесь!
Я прижала к себе одежду, стараясь хоть как-то прикрыть наготу.
— Джесси!
На мостки ступил человек. За ним еще один, с таким же фонарем. Лиц я не видела.
— Джесси! Спускай собак! — крикнула я.
Первый помахал фонарем:
— Не надо! Стойте на месте и не шумите. Калифорнийский департамент охраны природы!
ГЛАВА 14
Фонари переместились, и по доскам гулко прозвучали шаги. Мужчины приближались. Тот, кто держал в руке первый фонарь, громко скомандовал:
— Назовите себя.
— Вам показать документы? Так нечего орать. Я раздета.
— Ладно…
Первый испуг уже прошел. Я раздраженно сказала:
— Валите отсюда! И уберите свет.
— Это государственное дело.
Наконец я смогла его разглядеть: совершенно лысый коротышка с козлиной бородкой. Его голова сверкала в лунном свете. Коротышка держал в руках ловушку для животных и нагло пялился на мою грудь.
— Выключите свет и отвернитесь, идиоты тупые!
Они медлили. Громко свистнув сквозь зубы, я сделала вид, что подзываю собак.
Тот, что держал второй фонарь, вздрогнул и проговорил неожиданно тонким голосом:
— На вашем месте я бы этого не делал.
Открылась дверь. Свет фонарей метнулся на противоположную сторону, и я увидела фигуру Джесси. Он был вне себя от злости.
Человек с первым фонарем повторил.
— Департамент охраны природы!
— Рейнджер Рик, я знаю, кто вы такой. Убирайтесь отсюда!
Джесси уже подъехал ко мне, загородив от света. Я начала одеваться.
— К нам поступило заявление о том, что вы занимаетесь контрабандой животных. Мы здесь, чтобы проверить…
— Без санкции ничего не выйдет. Прочь с моей территории.
— Мы увидели женщину…
Подняв голову из-за плеча Джесси, я посмотрела на говорившего:
— И подумали, что я прячу хорьков? Интересно где, глупенький?
— Я…
— Валите отсюда. Возвращайтесь обратно в Йеллоустоунский парк.
Затем, после того как Джесси, хлопнув перед незваными гостями дверью, обозвал их задницами и крысоголовыми хреноловами, он остановился передо мной, посмотрел в глаза и рассмеялся:
— «Интересно где, глупенький?» Отлично держишься под огнем.
Льстец. Против воли я улыбнулась. Потом, лежа в постели рядом со мной, Джесси просто гладил ладонью мое бедро вверх и вниз. Большего и не требовалось.
Но утром в окружавшей нас атмосфере витал явственный дух конфликта. Стараясь не смотреть друг другу в глаза, мы не проронили ни слова. Возможно, есть такой физический закон — закон сохранения ненависти. Она никуда не уходит и не рассеивается полностью. Помалу отравляя существование, злость переходит на окружающий вас фон.
Отправляясь на судебное заседание, по пути к выходу Джесси заговорил с Люком. Он негромко проговорил, стоя в широком дверном проеме:
— Прошлым вечером я высказал то, чего говорить не следовало. У адвокатов большие рты, и они часто задевают чувства людей. Мне действительно стыдно за то, что я сказал вчера вечером. — Переминаясь с ноги на ногу, Люк напряженно разглядывал красный галстук Джесси. — Мне известно, как сильно ты любишь папу. И я знаю, что он любит тебя больше всего на свете. Постараюсь сделать все, чтобы ему помочь. Все, что в моих силах. Так? — Люк едва заметно кивнул. — Так. Слушайся тетю Эван. И не ешь при ней конфеты, которые спрятаны в буфете.
Люк оживился:
— «Эм энд Эмс»?
— Да. А еще арахисовое печенье. Тсс… Она смотрит.
Джесси почувствовал мой взгляд. Я знала, о чем он подумал.
Пришлось согласиться: Люк принял извинения. Но Джесси не сказал о невиновности Брайана. Ни единого слова.
Утро я провела на телефоне, по очереди беседуя с адвокатом брата, учительницей Люка, с которой договорилась пропустить две недели занятий, и пытаясь вычислить местоположение путешествующих в Малакке родителей.
Рабочий план на неделю пришлось сверстать заново. Выпав из нормального жизненного процесса, я начинала нуждаться в средствах. Доходы от «Литиевого заката» в лучшем случае покрывали мои затраты на жвачку.
Затем я позвонила Эйхнерам — той семье, что ушла от «Оставшихся», — и договорилась встретиться с ними во второй половине дня. Кевин Эйхнер сообщил, что ни разу не встречался с Табитой, но я сказала, что это не имеет значения. Выложив на стол свои карты, я рассказала об аресте брата. На случай если это обстоятельство может помешать нашему разговору.
После короткого раздумья Эйхнер ответил: