Вот она остановилась, чтобы полюбоваться тремя деревьями-сестрами. Вот пробежала через поляну, танцуя и взлетая в прыжках. Вытянутые пальцы ног едва касались земли, ладони зачерпывали ветер и разбрасывали его вокруг, от лица исходило сияние, а волосы горели пожаром.
А затем все неожиданно изменилось. Образ опять смазался, зато теперь он улавливался не только боковым зрением, но и прямым. Из лесу выскочила толпа крестьян, вооруженных и разозленных донельзя. Впереди бежала костлявая женщина с граблями — очевидно, мать тех мальчиков, — и что-то кричала, широко разевая рот, в котором не доставало половины зубов. За нею мчалось человек пять мужчин, а позади, пыхтя, — две толстых кумы, принявших участие в погоне преимущественно из любопытства.
Корриган испугалась. Ох, как же она испугалась! Страх ранил ее, точно стрела, выпущенная из лука. Страх разрушил красоту, в которой она только что купалась, щедро расплескивая ее вокруг себя. Вторжение чужой ненависти оказалось слишком неожиданным — Гвенн ведь и думать забыла о том, что за нею могут погнаться!
Тонко, беспомощно закричав, она обернулась к преследователям лицом и вытянула перед собой руки.
«Беги, — думал Эсперанс, в отчаянии кусая губы. — Беги же! Не жди, пока они набросятся на тебя!»
Толпа остановилась. Очевидно, эти простые люди и сами были изрядно напуганы зрелищем, которое предстало их взору. Большие удлиненные глаза Гвенн изрядно косили, пропорции ее обнаженного тела были немного иными, чем у обычной женщины; да ведь крестьяне и обычную-то женщину редко видят обнаженной, всерьез полагая всякую, кто разденется донага, пособницей дьявола и сосудом всяческого зла и соблазна.
Мгновения их замешательства оказалось, по счастью, довольно, чтобы Гвенн справилась со своим ужасом и бросилась бежать. Топоча, крестьяне устремились в погоню.
Теперь корриган мчалась быстрее ветра. Ее тонкое тело мелькало среди деревьев. Ветки хватали ее в объятия, а затем, выпуская, с досады хлестали вслед; кусты ловили ее как бы в шутку и нехотя поддавались напору; но всякий раз она вырывалась, изрядно расцарапанная. Эсперанс видел ее все лучше и лучше; это происходило оттого, что корриган роняла на всем пути своего бегства капли крови.
Крестьяне гнали ее к берегу моря. Уж там-то ей не уйти, не спрятаться. Эсперанс шел, по-прежнему не торопясь, и каждый новый шаг давался ему тяжелее предыдущего. Он поднимался на скалу. Дальше был обрыв.
На узкой крутой тропе они почти настигли ее. Из последних сил она увернулась и взлетела на самую вершину скалы.
Перед нею расстилалось море — любимый друг Ива; серое, беспокойное, полное собственных тревог и безразличное к бедам земных обитателей. В глубинах кипела таинственная жизнь. Гвенн подумала об осьминогах с их щупальцами и клювами, скрытыми в мягкой мантии; она представила себе рыб с горящей лампой на усах, и быстро бегающих по дну крабах. Это показалось ей желанным и привлекательным.
Она оттолкнулась пятками от скалы, взлетела в воздух и, в последний раз сверкнув на солнце блестящим влажным телом, упала в разверстую пучину, в промежуток между волнами.
Красное пятно волос некоторое время еще расплывалось на поверхности воды, так что иные из преследователей решили, будто убегавшая разбилась насмерть и теперь из нее выходит кровь.
А Гвенн медленно опускалась под воду, глядя на свои волосы и последние солнечные лучи, что проникали сюда, в толщу воды. Тьма делалась все ближе, а свет уходил.
Эсперанс стоял на вершине скалы и смотрел на тонущую Гвенн. А затем он вздрогнул: радость, охватившая его, оказалась настолько сильной, что все его тело сотрясла сильная дрожь и ноги у него подкосились. Он сел на скале, вцепился пальцами в выступ на камне и услышал, как стучат его зубы.
Потому что чьи-то руки подхватили Гвенн и подняли ее на поверхность, и она очнулась на палубе корабля. То было одно из тех призрачных темных судов, что бороздят здешнее море и растворяются в тумане.
Кто-то спросил у Гвенн:
— Зачем ты бросилась в воду?
Голос был высокий, молодой, с металлом.
— Люди, злые люди хотели убить меня, — ответила Гвенн жалобно. — Вот почему я бросилась в воду.
Из ее красных волос текла на палубу красная влага, но это была не кровь.
— Теперь ты одна из нас, — сказал голос.
— А кто мы такие?