— Я всегда считал, будто влюбленные — это две половинки… — начал было Ив, но Эсперанс перебил его и заревел в ярости:
— Вы считали полную чушь! — Ветер вскинул лохматый плащ из звериных шкур, сорвал с головы Эсперанса капюшон, вздыбил его волосы. Эсперанс весь побагровел и теперь действительно выглядел как чудовище. — Остерегайтесь, мой господин, — зарычал он сквозь ветер, — пошлых, притворяющихся верными истин! Никогда не говорите, что двое влюбленных — лишь половинки единого существа. Что разлучить их — значит, искалечить. — Он скорчил ужасную гримасу, обозначающую отвращение. — О нет, мой господин, о нет! Для каждого найдется по меньшей мере десяток подходящих любовников. Бери первого попавшегося — не ошибешься. Что уж говорить о корриган… Она нашла то, что искала. К тому же, даже разлученные с любовниками, мы не половинка чего-то там, а единое целое, ценное само по себе. Чудовища осведомлены об этом лучше, чем люди.
Он замолчал. Молчал и сир Ив.
— Аргантель, — прошептал Эсперанс. Он закрыл лицо руками, а когда отнял их, то увидел, как по зимнему морю идут корабли.
Выступая из морозного тумана, они двигались один за другим, пересекая бухту и направляясь на восток. В глубокой серой мгле выступали то мачты, облитые призрачным светом и разукрашенные голубыми пляшущими огнями, то черный усталый корпус с обветренной носовой фигурой, то вдруг вздымались весла и выгибался жесткий от наледи парус.
Кораблей этих было множество; ни Эсперанс, ни сир Ив не решались сосчитать их. Призрачные суда шествовали перед ними, и процессия их выглядела такой торжественной, словно посреди нее скрывалась некая царственная особа. Это было похоже на бракосочетание или погребение.
Ив сделал маленький шажок вперед и сунул руку в ладонь Эсперанса. Жест был доверчивый и детский; не думая о том, что нынешний сир Ив — не ребенок, но взрослый человек, господин замка и деревни Керморван, Эсперанс сжал твердую холодную ладонь.
— Куда они направляются, Эсперанс, ты знаешь? — спросил Ив.
— Да, — ответил тот. — Знаю. Они идут в Кале.
С того дня корабли больше не скрывались от взора Ива де Керморвана. По целым дням он сидел на берегу, иногда один, иногда с Эсперансом, и смотрел, как во мгле, одетые ветром и морозной влагой, идут призрачные суда. Случалось ему улавливать голоса, доносившиеся с палуб. Бывало и так, что он даже различал человеческие фигурки: в «вороньем гнезде» на мачте, у штурвала на корме. Но ничьих лиц рассмотреть он не мог.
Шли они всегда только в одном направлении. Сир Ив начинал уставать от их нескончаемой череды, но и оторвать от них взгляд был не в состоянии. Его тянуло на берег, едва лишь он открывал глаза в своей старой спальне.
Зима заканчивалась долго, но вот однажды небеса, словно и они были утомлены ожиданием, разверзлись и обрушили на Керморван ливень. Потоки небесной влаги сорвали с веток последние уцелевшие после осени листья, взломали лед и смыли снег; наутро мир оказался залит жидкой грязью, и солнце, торопливо поднявшись на небо, принялось высушивать ее. Уже к середине дня вокруг парило, и поначалу бурные ручьи начали входить в пристойные русла и делаться все более прозрачными.
Наступила весна.
И тогда пропали из виду призрачные корабли. Несколько дней Ив провел на берегу в ожидании — не появится ли еще один; но все было тщетно. Призраки перестали быть видимыми. На третий день, впрочем, сир Ив радостно вздрогнул, когда из-за горизонта показался наполовину съеденный туманом парус. Но по мере приближения корабля у Ива возникали и росли сомнения. Нет, то был не призрак — в Керморван пришло из Англии судно, груженное зерном.
Глава девятая
ФОМА НОРМАНН
Гости прибыли в замок Керморван под вечер. Ив спал; Эсперанс никому не позволил тревожить молодого господина, и сам вышел встретить новоприбывших.
Замковый гарнизон состоял сейчас из полутора десятков местных солдат, а командовал ими капитан Эсперанс, который был чудовищем.
Новоприбывший назвался Фомой, человеком и крестником графа Ричарда Уорвика. С ним были трое — два лучника и копейщик; эти помалкивали и держались за спиной у всадника, поскольку Фома был их господином.
Все четверо выглядели уставшими после дороги, но не более того; никакая явная примета не указывала на то, что они побывали в сражении или в какой-либо иной леденящей кровь переделке. Однако с тех пор, как Эсперанс начал превращаться в чудовище, чутье у него обострилось, и он легко уловил запах пережитой опасности и грядущей угрозы, и особенно так пахло от волос Фомы.