— Кале? — Фома фыркнул. — Графу Уорвику, полагаю, известен этот замысел. Ничто так не уязвило бы Англию, как захват Бургундией Кале: ведь этот порт — как нож, нацеленный прямо в сердце Парижа! От каких угодно владений на континенте отказалась бы Англия, только не от Кале. Скажи мне что-нибудь, чего я бы не знал, еврей.
Исаак улыбнулся. Эсперанс увидел это, а Фома — нет.
— Герцог готовит настоящую осаду, которая, если не будут приняты меры, приведет к падению Кале. Он ведет на город армию, собранную во Фландрии.
Фома открыто засмеялся:
— Фламандцы? Нам хорошо известно, какие они воины, эти фламандцы! Пока соберешь их, пока уговоришь сражаться, пока вооружишь, — глядь, половина уже разбежалась по домам! Они ленивы, трусливы и пекутся не о чести, а о выгоде.
— Герцог поставил под копье четыре тысячи солдат, — настаивал Исаак.
— Как же ему это удалось? — Фома не верил своим ушам.
— Могу ли я задать молодому господину один вопрос?
— Спрашивай, еврей, — дозволил Фома.
— На какие деньги англичане ведут свои кампании во Франции?
— Какое это имеет значение, еврей?
— Должно быть, имеет, коль скоро мы живем не в обещанном христианам раю, а здесь, на земле! Прошлой осенью, да и всю зиму англичане потратили много средств в Нормандии, пока вешали взбунтовавшихся крестьян и расправлялись с французскими рыцарями!
— Твоего ли ума это дело, еврей?
— Выходит, что моего; но вы, мой господин, не ответили на мой вопрос: на какие деньги?
Фома молчал.
Эсперанс же сказал:
— Как я слыхал, главным образом — на ту торговую пошлину, которую англичане получают с фламандцев за шерсть.
Слышно было, как Исаак звонко щелкнул пальцами в знак одобрения.
— Верно, христианин! Не зря наш брат Неемия предоставил твоему хозяину выгодный заем: ты понимаешь, что такое деньги и откуда они берутся, а главное — на что они пригодны!
— Деньги на многое пригодны, — обиделся Фома, которого изъяли из разговора, словно неразумного ребенка.
— Итак, фламандцы платят англичанам пошлину за ввоз шерсти, — Исаак вернулся к прежней мысли. — Если Кале будет принадлежать их господину герцогу Бургундскому, они будут избавлены от этой пошлины. Вот что заставило фламандцев отринуть обычную свою лень и встать под копье. Эта армия двинется к Кале в самое ближайшее время, так что следует готовиться к осаде.
— Какая может быть осада, — удивился Фома, — если Кале — это порт? Провизию, оружие и все необходимое можно оставлять морем.
— Но, — Исаак поднял палец, — с моря город будет осажден бургундским флотом. Герцог Филипп обещал фламандцам: если они осадят Кале с суши, он на кораблях подойдет с моря и обложит Кале так, что ни одна лодка не проскочит.
— Сколько же времени ему потребуется на то, чтобы снарядить корабли? — спросил Фома.
— А как вы сами думаете, молодой господин?
Фома прикинул в уме:
— Думаю, месяц.
— К началу апреля Кале должен быть готов встретить неприятеля, — заключил Исаак. — Иначе город упадет прямо в руки Филиппа, как спелое яблоко. Вот о чем я должен предупредить графа Уорвика, причем так, чтобы никто даже не заподозрил о том, что голландские евреи выдали герцога Бургундского англичанам!
Тут Фоме стало дурно, но не от услышанного, а от воздуха и от раны, которая решилась побеспокоить его в самый неподходящий момент. Эсперанс взял его за руку и отвел наверх, на палубу.
«Мысли мои скачут, как ошпаренные, и наступают друг на друга, отчего перед глазами у меня мелькание», — признался Эсперансу Фома, и желтые пятна в его серых глазах горели особенно ярко.
Вот о чем думал Эсперанс: рассказывать ли сиру Иву о шпионе из Голландии? В конце концов, он решил рассказать ему обо всем, но только после того, как Фома отплывет вместе со своими людьми и тем евреем на английском корабле: это был самый короткий путь до Кале и самый безопасный. Потому что лучше попасть в шторм, чем повстречаться с Ксентрайлем.
Они возвращались в замок пешком, ветер дергал на них одежду, а особенно дерзкие порывы его пытались сбивать путников с ног. Что до связной беседы, то вести ее было невозможно, потому что ветер похищал половину произнесенных слов.
Наконец Эсперанс и Фома покинули берег и смогли перевести дух.
Эсперанс успел обдумать все увиденное и услышанное и сказал Фоме:
— А теперь, если вы хоть в малой степени признательны мне за то, что я перевязал и вылечил вашу рану, и выслушал ваши россказни, и поверил в ваши добрые намерения, и ни словечка не обмолвлюсь об этом моему господину, — поскорей уезжайте на этом корабле не простившись с сиром Ивом де Керморваном, так, чтобы он узнал о вашем исчезновении только на следующий день!