— Фома ли сам там побывал, его ли копейщик, которого он зовет Хамфри, — не слыхали? Ну тот, верзила… Словом, Элеонору они быстро приметили, и Фома тотчас пошел на штурм. Слово за слово, не знаю уж, чем он ее взял, только она начала ему отвечать. А торговец тканями — человек пожилой, опытный и неглупый. На Элеоноре-то он женился по сильному влечению, но головы не потерял. И вот он замечает, что любезная его репа спокойно толстеть отказывается, а вместо того то и дело совершает прогулки — то в церковь, то на рынок. Это показалось ему подозрительно.
— Ха! — фыркнул молодой сэр Артур. — Фома-то!..
— Денег у Фомы, как обычно, не водилось, — продолжал бойкий сержант, — но он ухитрился взять заем. Говорят, ради этого он нарочно ездил в Голландию и стакнулся там с евреями.
— Погоди-ка, — перебил молодой сэр Артур, — разве Фома ездил в Голландию?
— Ездил в прошлом году — и точно говорю вам, — сержант обвел глазами всех своих слушателей, — и влез там в долги самым постыдным образом.
— А теперь вон бегает с мечом, глаза блестят, — хмыкнул сэр Артур. — Герой и рыцарь с головы до ног.
Лиамонд видел, что молодому сэру Артуру очень по душе пришелся его рассказ, и потому он продолжил с еще большим воодушевлением:
— Оттого и бегает Фома, задрав меч, что хочет скрыть свои темные делишки… Так что Элеонора? Он дарил ей подарки, Фома-то, а она, как все женщины, быстро размякла. Женское сердце при виде побрякушек становится как пудинг, вот Фома и начал от этого пудинга лакомиться. И до того долакомился, что потерял всякую осторожность. Как-то раз возвращается в дом торговец тканями — по правде сказать, ему давно уже намекали, и он решил удостовериться… Стало быть, входит он в дом…
— А там Фома! — захохотал другой сержант.
Лиамонд хлопнул его по плечу:
— Верно говоришь, товарищ! Фома в комнатах у своей любезной дамы. Та, говорят, зарыдала и хотела мужу во всем признаться, но Фома ей рот рукавом завязал, чтобы не голосила. И ничего умнее не придумал, как переодеться в женское платье.
— Не может быть! — ахнул сэр Артур. — Как до такого мог докатиться сын члена Парламента!
Но Лиамонд понимал, что эта история нравилась сэру Артуру все больше и больше.
— Точно вам говорю, — повторил сержант, — нацепил на себя Фома женское платье и говорит: мол, сойду за подругу. Тут Элеонора сорвала рукав, которым Фома завязал ее рот, и как закричит на Фому: «Дура!»
Вокруг захохотали:
— Так и закричала — «дура»?
— Точно вам говорю, товарищи! Она ведь женщина, а у женщин ум устроен совершенно иначе, чем у мужчин. И если мужчина с первого взгляда распознает в другом человеке его суть, то есть костяк, нрав и происхождение, то женщина не глядит далее одежды и прически. Только что лежала она в объятиях молодого мужчины, но как только переоделся он девицей, так сразу увидела она перед собой девицу, а о молодом мужчине позабыла! И кричит ему: «Дура! Зачем ты завязала мне рот?»
Сэр Артур смеялся так, что слезы выступили у него на глазах.
— А шериф Мэлори знает? — выговорил он.
— Больно много дела шерифу до проказ его сына! — ответил Лиамонд.
— Ну а торговец тканями — что? Он-то мужчина, он должен был увидеть, кто перед ним, девица или нет! — настаивал сэр Артур.
— Торговец тканями малый не промах, вытащил он длинный нож и набросился на Фому. «Будешь, — говорит, — знать, как навещать чужих жен!» Фома тут разом позабыл о том, какое на нем платье, тоже вытащил нож — и давай отбиваться! А потом подхватил левой рукой подол длинного платья и как хлестнет торговца тканями прямо по глазам! Пока тот приходил в себя, Фома, как был в женском платье, выскочил из дома — и бежать…
— Клянусь Геркулесом, ничего смешнее в жизни не слыхивал, — утирая лицо, сказал сэр Артур.
— Самое смешное случилось на другой день, — сказал Лиамонд.
— Пощади, сил смеяться больше нет!
— Да ладно, ничего особенного, — сказал Лиамонд. — Просто Элеонора прислала к Фоме настоящую служанку с требованием вернуть платье… На том их любовь и закончилась.
А Фома, не ведая о том, какие рассказы ведутся о нем в казарме, бежал обратно к воротам Кале. Один из его лучников был легко ранен, у второго заканчивались стрелы, но мастер все не приносил новых.
Фламандцы осаждали Кале уже седьмой день. Штурм первого дня успеха не принес: предупрежденные голландскими евреями, англичане подготовились к нападению и легко отразили неприятеля.
Фома был одним из немногих, кто знал — каким образом вышло так, что все обернулось к пользе англичан. Он легко носил в себе эту тайну, довольствуясь тем, что является одним из ее творцов, и ничего так не хотел, как вступить в сражение и показать себя.