Двадцать — будка. Вася бежал. Вокруг все, всё, вся брызгалось. Около ларька продавщица Надя брызгалась словами. Алексей копашился в машине, брызгаясь матом. Синица крыльями брызгалась в облаках. А парочка алкашей брызгалась руками, говоря на неизвестных для друг друга языках. Тридцать— будка.
Вася почему-то бедный, бледный, белый бежал без носков. Одни сланцы. Сланцы деда, в которых Вася тонул.
Васе осталось чуть-чуть, но поезд преградил дорогу. Вагоны сменяли друг друга. Красный, зелёный, синий, зелёный, красный, синий, зелёный, красный, красный, синий, зелёный, серый, серо-синий, красно-зеленый, зелёно-красный, красно-красно-синий.
Красно… Казалось, что там, там-то там, за этим красно-сине-зелено-красно-синим были дети. Дети, визг, взрослые, бутылки, зола от костра, огромные пузени. А за ними на дне было тихо, без сорок пять — будка и платьев, без объятий подушки и без серой стены.
Сине-зелëно-зелëно… озеро. Секунда и в озеро. Секунда…
Свет настольной лампы потух. Калькулятор, карандаш и швейная машинка потеряли звук, но всё-таки были. Были, да были. Были, да ладно, были, да пусть. Были.
— Вась, домой!
Над Васей заскрипел детский смех. Раз, три, четыре, пять. Пять. Нет, вот шестой. Стой — попробуй на другом боку. Лучше? Что лучше? Лучше получше
Вася вылез из воды. На фоне серой тюремной стены и сине-красно-беззелённого скользящего по рельсам журчала листва. Дубы, берёзы, но в основном сосны правого края проезжей тропы. Пыль из-под колёс росла до зелёных макушек. А над соснами неправильное небо.
Обычно небо голубое. Но часто бывает чёрным, белым, оранжевым, синим. Ещё всё зависит от местности. Где-то серо-заводское, а где-то зимой, летом, осенью, весной, но точно ночью на небе разноцветные нити блестят.
Но у нас небо было оранжевым. И на фоне шумящей листвы, колёсной пыли, грохочущего поезда виднелся маленький дуб. Вроде дуб, а вроде нет, вроде это был лишь дед. Дед, дед, ведь на берегу не может быть дубов. Но если это дуб? Если дуб, то ладно, если дед, то плохо, а если не то и не другое, то дом, дед, таблетки.
Это был дед в коричневых шортах и зелёной футболке. Дедушка подал полотенце, помог собраться, и пошли домой.
Разговоров не было. Они шли. Мальчик поглядывал на дедушку, который смотрел в своё вперёд. Вася взял деда за левую руку. Которая резко выскользнула из маленьких рук. Они были внуком и дедушкой. На пути появился ларёк, а утром дедушка о яйцах что-то говаривал. Мальчик сократил расстояние между ними. Дедушка сказал:
— Уже купил.
Они пришли домой, и дедушка достал из духовки пиццу.
— Бабушка, — дед сказал сухо, словно это магазинная пицца.
Дедушка ушёл к топору. Вася ел пиццу. Вечером внук и дед пили чай. Бабушка, поглядывая в своё окно, зря звонила дочери. Дедушка изредка поворачивался на внука.
Последующие дни Вася скрывался. Еда в тарелке исчезала. Дед пытался поймать внука, но не сильно. Ведь, когда дед поймает его, надо что-то сказать. Бабушка не замечала, что происходит дома, а если и замечала, то какая разница. Она слушала гудки.
Скоро сентябрь, а это значит — пора по домам. Мальчик забежал в озеро и нырнул, как обычно. Девять дней до папы. Где-то шили платье. Громыхал топор. Озеро не помогало.
Мальчик вынырнул. Берег был чист, без единого топора. Вася ушёл на дно, чтоб без звуков. Три часа до вечера, вроде. Топор чёткий ритм под водой бил, только будто прощанье. Воз…! Сорок пять секунд. Неплохо.
— Целая минута, ровно шестьдесят пять секунд, — сказал отец.
Завтра — мотор, уменьшиться дом. Дом, дом, дом, сто сорок девять, нет, сто сорок восемь, нет, сто сорок восемь, всё-таки восемь, сто сорок восемь возможных, ведь папа считал, дорог от деда до дома. Три, четыре, пять. Пять старух из ларька. Точно, пять.
— Опять? — сказал дед.
Дед встретил Васю и отца у порога.
— Люб, гости приехали.
Бабушка выскочила на встречу, но сразу — зараза! лучше бы Сашей. Только Вася да Коля, Вася да Коля, каждое лето только Вася да Коля. Бабушка ушла в свою комнату ждать. Отец и дед сели за стол.
— За… — дед вяло поднял рюмку.
За то, за это, за лето… Рюмка не пьётся, повод не льётся. Поставили стопки, помолчали и выпили. И весь вечер тише травы, ниже пчелы, ниже травы, тише пчелы. Утром воды. Тише воды, ниже земли. Спать. Не вспомню. Тридцать двадцать пять, тридцать двадцать шесть, тридцать тринадцать семь раз не вспомнил.
Лёгкий сквозняк — и минус неделя, тёплый дождь — горячка. Всегда Вася был бледным, даже когда Солнце, пляж, жара. Поэтому Вася всегда плескался в толстом одеяле.