Они искали и нашли свою жертву.
Кинжал мести впился в горло предателю.
Копье правосудия разорвало его сердце.
И грязная душа негодяя
Отправилась в ад,
согласно воле Аллаха.
И восемь слуг его
Испили чашу смерти до дна.
Не стало ли выше и краше небо
от поступка этих двоих?
Лишь бесстрашный
среди себе подобных будет
могущественней всесильного владыки,
Пусть правит тот тысячным войском!
Погибнет и всесильный!
Всему начало, всему конец
на своем месте и в свой срок.
Аллах акбар!
* * *
Гемини и Захария следовали завету тамплиеров «Favete Unguis! Facta loquimtur!» – «Береги язык! Пусть за тебя говорят дела!» Недаром у человека два уха и только один язык. Привыкшие жить по правам Ордена оба тамплиера ложились спать уже вечером. Поэтому они бодрствовали за некоторое время до восхода солнца.
Эти часы между полночью и началом дня принадлежали только им. Только рулевой, впередсмотрящий на носу корабля да крысы тоже не спали в этот час. Гемини ненавидел крыс. Голохвостые серые твари сновали в темноте. Огромные желтые зубы, всегда обнаженные для укуса, придавали их мерзким мордам выражение злобной усмешки. Ничто не знало от них спасенья. Они разгрызали обувь на спящем, ели канаты такелажа вместе с парусом и даже портили доски корабля из твердого дерева. Они сжирали вонючий рыбий жир ламп и не пренебрегали фекалиями и рвотой. Но ужаснее всего было то, что они повсюду оставляли свой помет – на всех предметах, будто метили территорию.
Хотя провиант хранился в закрытых бочках и ящиках, сухие бобы и горох, изюм и финики, но, прежде всего, зерно было так изгажено липким пометом крыс, что никто уже не утруждался убрать грязь. Если этих исчадий ада били, то они испускали высокий крик, похожий на птичий. Евреи обливали их крутым кипятком. Крестоносцы развлекались тем, что накалывали их на копья. Среди мусульман ходил слух, будто христиане варили и ели крыс
Каждый раз, оставаясь в одиночестве, Орландо пытался установить внутреннюю связь с Адрианом. Он сидел неподвижно на корме корабля и прислушивался к себе, пока глубоко сердцем не воспринимал голос своего брата‑близнеца. Как обычные дети играют в прятки, так он играл с Адрианом в чтение мыслей, искусство, которым владели только они вдвоем. Когда они ложились на траву и наблюдали за плывущими облаками, то один спрашивал другого: «О чем я думаю?» Спрашивающий загадывал какой‑то предмет, а другой должен был его распознать. Если они рассказывали по утрам свои сны, то им казалось, будто они пережили в своих фантазиях одно и то же. В них жили одинаковые мысли и чувства, одинаковые образы и голоса. Они были похожи друг на друга как отражение и оригинал. И, как это случается с человеком и зеркалом, они были подобны, но не одинаковы. Поэтому у каждого имелись свои свойства, склонности и предпочтения, сильные и слабые стороны. Адриан был напористым, Орландо – задумчивым. Способность Орландо надолго погружаться в раздумья всегда удивляла старшего брата Адриан был старше только на несколько ударов сердца, но он был перворожденным. Орландо никогда не смог компенсировать это преимущество, которое было зафиксировано даже при крещении: Адриан и Орландо, Альфа и Омега, начало и конец.
Адриан всегда был впереди, и Орландо следовал за ним. Именно Адриан пожелал стать тамплиером. Орландо помнил это хорошо. Был день Вальпургии, в который Альфонс Восьмой ежегодно устраивал большой турнир. Более ста рыцарей прибыло со своими слугами. Еще ни разу в жизни не видел Орландо столько сверкающего оружия и доспехов, столько гордых гербов и знамен. На верхних ярусах галерей расположились прекрасные дамы могущественных родов.
Лишь неделю назад Адриана и Орландо посвятили в рыцари. Это был первый турнир, в котором они могли принимать участие. Восемь копий сломали они о своих соперников, когда произошло ужасное. Противником Орландо стал граф Ортега да Сантандер, посвященный в рыцари в один день с близнецами. Он казался моложе прочих благородных юношей. Черные волосы по‑девичьи мягко лежали на плечах. Щеки горели от честолюбия и жажды боя. В качестве шлема у него был шалер с подвижным забралом и планкой, защищающей челюсть. Чересчур быстро они поскакали друг на друга. Орландо почувствовал тяжелый удар в правое предплечье, который чуть не выбил его из седла. На какое‑то мгновенье он поверил, что ранен, а потом увидел перевернувшегося в воздухе противника. Копье Орландо попало ему в забрало и сломалось. Потребовались все силы слуги, чтобы выдернуть наконечник и древко. И только потом удалось снять шлем. Зрелище оказалось ужасно.
Это был первый и последний турнир Орландо.
В тот же вечер Адриан сказал:
‑ Мы научились всему, что должен уметь рыцарь. Достаточно для начала, но маловато для того, чтобы успеть состариться. Рыцарь без земли – как медведь без леса. Он годится только для пляски на рыночной площади. У меня нет желания прислуживать какому‑то сеньору. Я хочу стать тамплиером. Разве существует более свободный человек, чем тамплиер?
Когда они попросили Орден принять их, им было по восемнадцать. Рекомендательное письмо Альфонса Восьмого и знание арабского языка открыли им все двери.
Обычно тамплиеров воспитывают с детского возраста. Но один раз Орден уже отходил от правил для рыцарей‑монахов и ремесленников‑монахов. Адриан решился стать первым, а Орландо – последним. Несмотря на разные задачи и непохожую одежду – Адриан носил белый плащ и красным крестом на левом плече, Орландо синее платье – они подчинялись единому уставу Ордена, который имел особые предписания даже для таких, казалось бы, несущественных вещей, как исподнее. Итак, им было разрешено носить только одну шерстяную рубашку на голом теле, требование, которое давалось Адриану особенно тяжело. Привыкшие к арабским тканям Андалузии, они страдали от «кусачей» шерсти бретонской овцы.
Адриан применил все свое искусство убеждения, чтобы отговорить брата стать синерубашником. Орландо ответил ему одной фразой из Овидия:
‑ «Militem aut monachum facit desperatio». – «Солдатом или монахом становятся от отчаяния». Если уж мне суждено стать одним из них, то я не хотел бы быть обоими.
‑ Но почему кузнецом? Почему, черт возьми, кузнецом? – взывал к его разуму Адриан. – Ты умеешь читать и писать, говоришь на трех языках. Почему не хочешь войти в духовную элиту, к которой принадлежишь? Орландо ответил:
‑ У святого Бернарда есть высказывание, которое мы оба очень любили. «Вы найдете больше знаний в буках и дубах, нежели в книгах. Звери, деревья и камни хранят знание, которое не в состоянии поведать никакой ученый».
И добавил:
‑ Как у кузнеца у меня будет лошадь. Мне легче удастся отказаться от женщин, если я буду общаться с лошадьми. В гривах лошадей обитает честь, как сказал Мухаммед. Ему принадлежит строка «Кто забудет красоту коней из‑за женской привлекательности, никогда не будет счастлив».
В самых ранних воспоминаниях детства перед ним стоял конь, огромный, как Троянский. Он едва умел ходить и делал свои первые в жизни шаги, держась за руку кормилицы. И вдруг – это гигантское существо, высокое, точно гора Орландо высоко подкинули, усадили на мягкий, теплый круп. Он запустил в гриву руки и почувствовал себя бесконечно большим и свободным. То была любовь с первого взгляда. Все детство он провел в конюшнях. В его волосах всегда торчала солома.
‑Ты пахнешь лошадью, – говорил отец, когда брал gro на руки, и это радовало его, потому что не было ничего приятнее, чем аромат теплого лошадиного тела В женских волосах никогда он не находил такой защищенности, как в конской гриве. Никогда человеческие руки и губы не бывают так мягки и чувственны, как ноздри кобылиц. Они будили в нем эротические чувства – задолго до того, как он догадался, что существуют женщины.