‑ Кто ты, собственно? – вопрошал теолог. – Животное ли, скотина? Христианином ты быть не можешь, если ты отрицаешь Христа. Как можете вы, катары, утверждать, что Иисус не жил? Вы не знаете Нового Завета?
‑ Я знаю его так же хорошо, как и ты. Но я изучал и историю. Если Иисус действительно жил, то почему же тогда нет ни одного историка его времени, который о нем сообщает? Почему весь первый век – век Христа! – ничего не знает о нем? Ни один хронист не сделал о нем записи, ни в Риме, ни в Палестине. Великий Филон Александрийский, который пережил вероятное распятие Христа минимум на два десятилетия, был выдающимся знатоком иудаизма. Он знал все священные писания и секты. Он писал об ессеях и о Пилате, но ни словом не обмолвился об Иисусе.
‑ А что с Новым Заветом?
‑ Павел, первый свидетель Нового Завета, не знает ничего больше об Иисусе.
‑ А евангелисты? Ты смеешь сомневаться в них?
‑ Ах да, конечно. Евангелие – милый продукт фантазии более поздних общин, которые желали бы, чтобы все случилось так чудесно и сказочно.
‑ Никакая книга на земле не передается с такой заботой как Священное Писание, – возмутился теолог.
‑ Христианство защищается чаще теми мужами, которые зарабатывают на нем свой хлеб, а также теми, кто убежден в правоте своего учения, – ответил старый альбигоец. – Уже поэтому Евангелие передается не ради необычной любви к правде. Несколько поколений подряд не считали его ни неприкосновенным, ни даже священным. Лишь в конце второго века, когда устные предания начали принимать все более фантастический характер, Евангелия были записаны. Четыре евангелиста во всем противоречат друг другу. Какая цепь несуразиц – от рождения Христа до Его воскресения! Эти разночтения так многочисленны, что ни один мирской суд не смог бы выиграть процесса, располагай он подобными свидетельскими показаниями. Единственное чудо в этой басне про Иисуса – это факт, что сии недостойные доверия фантазии породили столь сильную веру.
‑ Canis a non canendo, – сказал теолог. – Закрой пасть и не бреши, пес! Тебя следует предать очистительному огню.
Альбигоец ответил со смехом:
‑ Cogittions poenam nemo patitur. «Никто не может быть наказан за свои мысли». Это знали уже римляне. Я скажу тебе: нет большей тирании, чем тирания Церкви! Это все равно что сказать человеку: «Ты не имеешь права быть свободным». Или: «Ты можешь быть свободным – но только на этот и никакой другой манер».
Спор между теологом и альбигойцем начинался при первых лучах солнца и заканчивался лишь ночью. Неоднократно теолог пытался привлечь Орландо в свидетели, использовать его в некоторой мере как брата с оружием. Орландо отвечал:
‑ Дайте мне поспать. Я себя плохо чувствую. При этом он ни разу не солгал, потому что рыбий
запах и религиозные распри пронизывали его до костей. И спорщики оставляли его в покое.
Совместных трапез не было. В железном котле постоянно бурлил густой суп из солонины с бобами. Кто проголодался, зачерпывал оттуда деревянной ложкой, что висела рядом на ржавом крюке. Орландо питался изюмом и миндалем, которым тамплиеры набили ему льняной мешок.
Для того, чтобы одолеть четыреста морских миль, лежащих между Сардинией и Сицилией, им понадобилось шесть дней. Бесконечно долго тянулось мимо корабля побережье Сицилии. Целую неделю они были прикованы безветрием в покинутой бухте. По ночам они видели огненный свет над вулканом, чья вершина, покрытая снегом, возносилась коблакам.
Тем временем церковный учитель напрасно пытался обратить еретика в веру:
‑ Как можете вы, альбигойцы и вальденсы, отказывать вашим детям в крещении? Первый крик новорожденного – это не крик жалобы, но требование крестильной воды! Лишь с крещением человек приобретает бессмертную душу.
‑ Как брызги воды могут определить, есть ли у человека душа? – вспылил альбигоец. – Вы действительно верите в такое языческое колдовство? Как может простая вода…
‑ Простая вода? Что вы подразумеваете под простой водой? – выкрикнул римлянин. – Только Aqua vera может быть использована для крещения! Церковь делает различие между materia valida, materia dubia и materia certe invelida! К «разрешенной материи» относится вся природная вода из рек, болот, колодцев и моря. «Недействительной материей» считаются все выделения – такие, как: пот, слюна, слезы, молоко, урина и кровь, а также все соки растений, включая вино. Materia dubia – «спорная материя». Это вода, которая запачкана другими материалами, например, вода для мытья, бульон или кислоты. Их нельзя использовать под страхом смерти. Aqua vera можно освятить за день до Страстной Пятницы. Форма и материал этих сосудов определены строгим каноном.
Таинство крещения – это очень серьезно для понимания учения. И прежде всего – если речь идет об особо сложных случаях, вроде дела о крещении нерожденной или уродливой жизни. Выкидыш с двумя головами – сколько душ он имеет, две или одну? Глубокая проблема. Трудное решение может здесь принять только священник. А рожденный преждевременно величиной с лягушку – он уже человек или еще нет? Как должно проходить крещение, если только рука умирающего, нерожденного дитяти высунулась из лона роженицы? Как крестить in utero, «в теле матери»? И если речь идет о близнецах, если это выясняется лишь после, – как установить с несомненностью, кто из обоих уже крещен, а кто еще нет? Решения, которое приходится принимать во всех этих случаях, гораздо важнее, чем выбор между смертью и жизнью. Здесь речь идет о самом святом, что только может потерять человек, – о бессмертии его души! Вопрос, о котором тебе незачем беспокоиться, потому что ты потерял ее уже давно.
Минуло девятнадцать дней, и они причалили к Криту. На острове, который подчинялся Константинополю, запаслись водой и фруктами. До Аль‑Искен‑дерии, как называли Александрию неверные, оставалось еще шестьсот морских миль напрямую по открытому морю. Сильный северный ветер гнал корабль. После четырех дней плавания из моря вынырнуло африканское побережье, Барр аль‑Гарб, сказочная страна Запада. Они постоянно шли под парусом на восток, к живописному острову пд названием Джазер аль‑харам, возле которого ветер опять утих.
Штиль – это язык вечности. Нигде не проходит время так тихо, и молчание не давит на нас так всемогуще, как на море в безветрие. Нигде не видно ни малейшей волны, не слышится птичьего крика. Словно окаменев, висел паруса на реях. Хотя солнце вышло из полуденного зенита, все погрузилось в глубокий сон – Орландо в своем гамаке, капитан и его сыновья под палубой на тюках с мягкой козьей кожей.
Только на непримиримом рвении римлянина и альбигойца никак не отразилось всеобщее оцепенение.
‑ Монахи из Монтекассино считают священной мышь, которая съела просвиру и тем самым, прибавив в весе, стала по преимуществу состоять из тела и крови Господних.
‑Ты богохульствуешь! – крикнул римлянин.
‑ Испеченный вами из пшеничной муки Бог простит меня, – ответил альбигоец. – Но оставим ваше причастие. Это каннибальское суеверие при всех его мерзостях, прежде всего, – насмешливая проделка плута для глупцов. По‑другому обстоит дело с исповедью. Подобно тому, чем догмы являются для разума, исповедь – темница для всего человека. До самых тайных уголков его души добираются исповедники, они заглядывают ему под одеяло и подчиняют свободную личность себе – от имени Христа, вколачивая ему при этом в голову, что он‑де погряз в трясине порока. Существует, мол, только один путь исцеления, и его держит в руках ваша церковь – единственное, что может спасти грешника. Грехи – вот фундамент вашей силы. Чем больше грехов вам поведают ваши овцы, тем крепче ваша хватка на их горле. Но как это достигается? Люди нечасто воруют и убивают. Требуется представить в самом черном свете самое сильное желание человека. Сексуальность – самый любимый грех у церкви. Потому что, согласно Августину, уже сосунок совращен сексуальными желаниями, и все человечество попадает к черту. Поэтому кастрируют жеребцов и быков, чтобы те послушно тянули телеги. Точно так же люди достигают полного послушания. Они должны подавлять свое влечение к противоположному полу.