Пчелы и муравьи так общаются друг с другом, подумал Орландо. Они телом воспринимали немую беседу. Язык плоти создавал ощущения, которые не в состоянии передать голос.
Так говорят матери с новорожденными, так говорят умирающие, которые хватаются за наши руки, звери и влюбленные.
Никогда Орландо не пришло бы на ум обмениваться с каким-либо человеком такими долгими, чуткими и нежными прикосновениями. Диалог их кожи создавал интимность, какой он никогда еще не испытывал и которая все больше и больше захватывал его.
«Пальцы умеют говорить; кожа может слушать!» – услышал этой ночью он голос Адриана.
Хасим сообщил Старцу:
- Теперь они совсем неразлучны.
Старец ответил:
- Буря должна отбушевать, чтобы горизонты снова стали ясными. Меня радует, что у него есть сила. Твердой воле принадлежит твердая плоть. В этом он не уступает нам.
Поймав вопросительный взгляд Хасима, он добавил:
- Христиане – бесполые создания. Их священники не касаются женщин, как евнухи. В сотнях монастырей живут тысячи монахов, пьянствующих и пожирающих свинину, но придерживающихся обета целомудрия, верные своему пророку из Назарета. Они бессильны в чреслах, как кастраты. В их раю нет завлекающих девушек. Бесполые ангелы играют на лирах, поют и ликуют. По какому только поводу? Какое печальное блаженство!
Две ночи в неделю Орландо проводил в раю. Когда он с первыми лучами зари добирался до своего приюта в Альдебаране, то, не раздеваясь, заваливался спать от смертельной усталости. Однажды ему приснился сон: им с братом было не больше четырнадцати.
Там были огороженные выгоны для коней, сразу за конюшнями. Он слышал резкий запах конского пота и кожаных седел, соломы и свежего навоза. Трое слуг держали кобылу. Ее бедра дрожали – от страха, от волнения? Глаза широко раскрылись в диком ужасе. Жеребец, арабский чистокровный, наскакивал на нее с жадностью хищника. Дрожащая розга мясного цвета, клейко блестящая, как слизь мухомора. Пена текла из ноздрей и пасти. Глаза коня бешено выпучились. Дико фыркая, он овладел кобылой. Из ее сокращающейся вульвы выступил сок.
Боль или удовольствие? Какие чувства вызывает эта необузданность? Орландо хотел бы сам испытать это. Он все хотел знать по собственному опыту – иначе, чем Адриан, который черпал свои познания из книг, правил, заученных наизусть сентенций. Орландо хотел познать мир, потрогать и почувствовать его. Книги он считал скучными. Ему было только шесть лет, когда он разрезал курице живот, чтобы выяснить, откуда появляются яйца. Теперь, в четырнадцать, он хотел знать, каково это, когда мужчина овладевает женщиной.
Она была в два раза старше его и как все вдовы, носила распущенные волосы. Она стояла на коленях в ручье возле белильни и стирала на камне белье. Унее были голые мокрые руки. Опустившись на четвереньки и подоткнув юбку выше бедер, она покачивалась, и ритм ее движений напомнил ему о похоти совокупляющихся лошадей. На сеновале над стойлами он овладел ею сзади как горячей кобылицей. В свете фонаря конюшни ее полные ягодицы были бледны и полны, точно луна. Почему она стонала так ужасно? Это было волнующе и отвратительно как казнь. Открытие показалось ему чудовищным, вроде ночного бега по кладбищу в час духов. Настолько чудовищным, что он так ни с кем и не поделился.
* * *
В старом замке Штауферов, в котором не жили уже десятилетия, разместили принца империи. Купеческие семьи города Нюрнберга предоставили мебель и посуду. Штат придворных состоял из трех дюжин слуг. Тут были телохранители, повара, кучера, личная прислуга, священник и и писарь, с которым принц водил дружбу. В его обязанности входило обеспечение Генриха девушками, что было нелегко, с тех пор как император посадил своего мятежного первенца под домашний арест. Охрана была строгой. Принцу запрещалось удаляться от крепости дальше чем полдня пути на лошади. До начала темноты он должен был возвращаться. Потомворота запирались.
Хотя Генрих только перешагнул за половину своего жизненного пути, он ходил с трудом, точно старик. Тучность и подагра вынуждали его передвигаться с трудом, что однако никак не отразилось на его ненасытном аппетите. С одинаковой жадностью поглощал он пищу и сжимал в объятиях юную женскую плоть. Последнюю страсть он унаследовал от отца. В чем они основательно расходились, так это в их отношении к религии. Пока император в кругу своих советчиков величал Моисея, Иисуса и Мухаммеда «тремя самыми великими обманщиками на Земле», принц Генрих проводил долгие часы в замковой капелле.