— Это ясно, — сказала королева.
— Черт возьми! — сказал граф.
— Вы забываете сказать только об одном, мой милый газетчик.
— О чем?
— Каким образом вы узнали об этом удивительном проекте нашего милого брата?
— Таким же образом, как я узнаю о нем все. Это очень просто: поскольку граф Прованский считает своим долгом знать все, что я делаю, я плачу людям, и они мне сообщают все, что он делает. О, это мне может пригодиться, да и вам также, сестра моя.
— Благодарю за союз, брат мой. Но король?
— Ну! Король предупрежден.
— Вами?
— О нет, морским министром, которого я к нему послал. Все это, вы понимаете, не касается меня: я слишком легкомыслен, слишком большой кутила и пустой человек, чтобы заниматься такими важными вещами.
— А морской министр также ничего не знал о прибытии во Францию господина де Сюфрена?
— Э, Бог мой! Дорогая сестра, кажется, за те четырнадцать лет, как вы находитесь во Франции в качестве супруги дофина и королевы, вы перевидали достаточно министров, чтобы удостовериться: эти господа никогда не знают самого важного. Ну вот, я и предупредил нашего министра, и он в восторге.
— Еще бы!
— Вы понимаете, милая сестра, что этот человек будет мне признателен всю жизнь, а мне как раз нужна его признательность.
— Зачем?
— Чтобы он дал мне взаймы.
— О! — воскликнула со смехом королева, — вот вы и обесцениваете в моих глазах ваш прекрасный поступок.
— Сестра моя, — сказал с серьезным видом граф д’Артуа, — вам, вероятно, нужны деньги… Клянусь честью сына Франции, я предоставлю в ваше распоряжение половину суммы, которую получу.
— О брат мой, — воскликнула Мария Антуанетта, — оставьте ее у себя!.. Благодарю Бога, мне теперь ничего не надо.
— Черт возьми! Но все же не откладывайте слишком надолго получение этой суммы.
— Почему?
— Потому что если вы будете слишком медлить, то я могу оказаться не в состоянии сдержать своего обещания.
— Ну, в таком случае я постараюсь сама открыть какую-нибудь тайну государственной важности.
— Сестра моя, вы начинаете мерзнуть, — сказал принц, — ваши щеки побелели, предупреждаю вас.
— Вот возвращается с моими санями господин де Таверне.
— Тогда я вам больше не нужен, сестра моя?
— Нет.
— В таком случае прогоните меня, прошу вас.
— Зачем? Уж не думаете ли вы случайно, что мешаете мне в чем-нибудь?
— Нет, но мне-то нужно быть свободным.
— В таком случае прощайте.
— До свидания, милая сестра.
— Когда?
— Сегодня вечером.
— А что у нас сегодня вечером?
— Не предполагалось ничего, но кое-что будет.
— Вот как! А что именно?
— Будет очень много народа на игре у короля.
— По какому случаю?
— Потому что министр приведет сегодня вечером господина де Сюфрена.
— Прекрасно. Значит, до вечера.
При этих словах молодой принц поклонился сестре с той обворожительной изысканностью манер, что была ему свойственна, и исчез в толпе.
Таверне-отец следил взглядом за своим сыном, когда тот отошел от королевы, чтобы позаботиться о ее санях.
Но вскоре его зоркий взгляд снова обратился к королеве. Эта оживленная беседа Марии Антуанетты с ее деверем несколько тревожила его, так как она положила конец дружеской близости, которая только что установилась между королевой и его сыном.
Поэтому он ограничился тем, что сделал Филиппу дружеский жест, когда тот, убедившись, что сани королевы готовы, хотел, согласно ее указанию, обнять своего отца, которого не видел десять лет.
— Потом, потом, — сказал ему отец, отстраняя его рукой. — Возвращайся, исполнив свои обязанности, и тогда мы поговорим.
Филипп отошел от него, и барон с радостью увидел, что граф д’Артуа простился с королевой.
Она села в сани и посадила с собой Андре.
— Нет, нет, — сказала королева, видя, что два рослых гайдука приблизились, чтобы подталкивать сани сзади, — я не хочу кататься таким образом. Бегаете вы на коньках, господин де Таверне?
— Как же, ваше величество, — отвечал Филипп.
— Дайте коньки господину шевалье, — приказала королева. — Я не знаю почему, но мне кажется, что вы катаетесь не хуже Сен-Жоржа, — продолжала она, оборачиваясь к Филиппу.
— Он в свое время хорошо бегал на коньках, — заметила Андре.
— А теперь вы не имеете себе соперников, не правда ли, господин де Таверне?
— Ваше величество, — сказал Филипп, — раз вы питаете ко мне такое доверие, я постараюсь сделать все, что смогу.
С этими словами Филипп надел на ноги отточенные, острые как бритва коньки. Затем он стал за санями, толкнул их одной рукой, и они помчались.
Тогда зрителям предстала любопытная сцена.
Сен-Жорж, король гимнастов, Сен-Жорж, элегантный мулат, который был в большой моде и отличался во всех физических упражнениях, угадал соперника в этом молодом человеке, дерзнувшем выступить на их общем поприще.
Поэтому он тотчас же принялся летать вокруг саней королевы с такими почтительными и грациозными поклонами, равных которым по изяществу никогда еще не отвешивал ни один придворный на паркете версальского дворца. Он описывал вокруг саней быстрые и правильные круги, обводя сани целой сетью выходящих одно из другого колец. Он начинал круг прежде, чем сани настигали его, а заканчивал уже позади них, затем сильным ударом коньков о лед он круговым движением наверстывал потерянное им расстояние.
Невозможно было следить за его быстрыми движениями, не испытывая головокружения, восхищения и изумления.
Тогда Филипп, задетый за живое, решился на смелый шаг: он разогнал сани с такой быстротой, что два раза Сен-Жорж оказывался не впереди, а позади них. Так как быстрота, с которой неслись сани, заставляла многих вскрикивать от испуга, что могло, в свою очередь, напугать королеву, то Филипп обратился к ней:
— Если вашему величеству угодно, я остановлюсь или, по крайней мере, замедлю движение.
— О нет, нет! — воскликнула королева с тем пылом, который она вкладывала и в дела и в развлечения. — Нет, я не боюсь… Скорее, если можете, шевалье, скорее!
— О, тем лучше! Благодарю вас за разрешение, ваше величество. Я вас крепко держу, положитесь на меня.
И он мощным движением толкнул спинку саней, так что они дрогнули. Казалось, своей вытянутой рукой он едва не приподнял их в воздух.
Затем, положив на спинку и вторую руку — что он до сих пор не считал нужным, — он помчал сани, казавшиеся игрушкой в его стальных руках.
С этой минуты он постоянно двигался наперерез кругам Сен-Жоржа, описывая круги еще большие. Сани, управляемые им, двигались точно самый проворный человек, легко поворачиваясь во все стороны, будто они были поставлены на такие же коньки, на которых Сен-Жорж бегал по льду. Несмотря на свою тяжесть и объем, длинные сани королевы стали коньками: они жили, летали и кружились вихрем, как танцор.
Сен-Жорж, более грациозный и изящный в своих прыжках, вскоре начал тревожиться. Он уже катался без отдыха в продолжение целого часа, и Филипп, заметив, что соперник весь в испарине, а его ноги начали дрожать, решил победить, утомив его.
Он переменил тактику, перестал описывать круги, при которых ему каждый раз приходилось приподнимать сани, а толкнул их по прямой линии.
Они понеслись быстрей стрелы.
Сен-Жорж, резко оттолкнувшись, настиг их, но Филипп, улучив минуту, когда второй толчок усиливает действие первого, толкнул сани в ту часть пруда, где лед оставался совершенно нетронутым, однако сам остался позади.
Сен-Жорж бросился за санями, чтобы догнать их, но Филипп, собрав все свои силы и став на острие коньков, проскользнул мимо него и схватился обеими руками за спинку саней. Затем мощным движением заставил сани сделать полный оборот и пустил их в противоположную сторону, между тем как Сен-Жорж из-за предпринятых им чрезвычайных усилий не смог с разбега остановиться и, пропустив удобную минуту, отстал на значительное расстояние.