Королева только что успела окончить свои слова, когда граф д’Артуа сказал, подведя к Сюфрену своего сына, герцога Ангулемского:
— Сын мой, вы видите перед собой героя. Смотрите на него хорошенько: героев можно видеть не часто.
— Монсеньер, — отвечал своему отцу маленький принц, — я только что читал про великих людей у Плутарха, но не видел их. Благодарю вас за то, что вы мне показали господина де Сюфрена.
По поднявшемуся вокруг него гулу ребенок мог понять, что он сказал слова, которые не забудутся.
Тогда король взял под руку г-на де Сюфрена, собираясь увести его в свой кабинет, чтобы побеседовать о его путешествиях и экспедиции.
Но г-н де Сюфрен оказал ему почтительное сопротивление.
— Ваше величество, — сказал он, — позвольте мне, раз вы так добры ко мне…
— О! — воскликнул король. — О чем вы просите, господин де Сюфрен?
— Ваше величество, один из моих офицеров совершил такое серьезное нарушение дисциплины, что, на мой взгляд, только вы один можете быть в этом деле судьей.
— О господин де Сюфрен, — сказал король, — я надеялся, что вашей просьбой будет ходатайство о какой-нибудь милости, а не о наказании.
— Ваше величество, как я уже имел честь сказать, вы сами будете судьей и примете решение, как следует поступить.
— Я слушаю.
— В последнем бою офицер, о котором я говорил вашему величеству, находился на корабле «Суровый».
— О, на том судне, которое спустило флаг? — спросил король, нахмурив брови.
— Государь, капитан «Сурового» действительно спустил флаг, — продолжал с поклоном Сюфрен, — и сэр Хьюз, английский адмирал, уже послал шлюпку, чтобы завладеть своим призом. Однако лейтенант этого корабля, назначенный командовать орудиями на нижнем деке, заметил, что огонь стихает, и, получив приказ прекратить пальбу, поднялся на палубу. Тогда он заметил, что флаг спущен и что капитан готов сдаться. Прошу ваше величество простить его, но при виде этого в нем вскипела французская кровь. Он схватил флаг, до которого мог достать рукой, вооружился молотком и, приказав снова открыть огонь, побежал прибить флаг над орудиями. Благодаря этому поступку «Суровый» по-прежнему принадлежит вашему величеству.
— Прекрасное деяние, — сказал король.
— Храбрый поступок! — сказала королева.
— Да, ваши величества, но вместе с тем это серьезное нарушение дисциплины. Приказ был отдан капитаном: лейтенант должен был повиноваться. Я прошу, ваше величество, помиловать этого офицера, и прошу с тем большей настойчивостью, потому что он мой племянник.
— Ваш племянник! — воскликнул король. — Но вы мне ничего об этом не говорили!
— Я не говорил королю; но я имел честь представить мой рапорт господину морскому министру и просил не докладывать об этом королю, пока я не получу помилования виновному.
— Я согласен, согласен, — воскликнул король, — и обещаю заранее мое покровительство всякому нарушителю дисциплины, который сумеет отомстить таким образом за честь нашего флага и французского короля! Вы должны представить мне этого офицера, господин бальи.
— Он здесь, — отвечал г-н де Сюфрен, — и так как вы, ваше величество, разрешаете…
Господин де Сюфрен обернулся.
— Приблизьтесь, господин де Шарни, — сказал он.
Королева вздрогнула. Это имя вызвало в ней воспоминание слишком недавнее, чтобы оно могло изгладиться.
Из образовавшейся вокруг г-на де Сюфрена группы выступил молодой офицер и предстал перед глазами короля.
Королева сделала было движение в его сторону, точно желая пойти навстречу молодому человеку, чтобы выразить восхищение, вызванное рассказом о его прекрасном поступке.
Но, услышав его имя и увидев моряка, которого представлял королю г-н де Сюфрен, она остановилась, побледнела и что-то прошептала.
Мадемуазель де Таверне также побледнела и взглянула с беспокойством на королеву.
Что касается г-на де Шарни, то, ничего не видя, ни на кого не глядя, не выказывая на своем лице никакого другого волнения, кроме вызванного почтением к королю, он склонился перед его величеством, который протянул ему для поцелуя руку. Затем скромно и с легкой дрожью в теле он под огнем жадных взглядов собравшихся снова смешался с рядами офицеров, шумно поздравлявших и обнимавших его.
Некоторое время в зале царило взволнованное молчание. Король сиял от удовольствия, королева улыбалась и, казалось, была в нерешительности, г-н де Шарни стоял, опустив глаза, а Филипп, от которого не ускользнуло волнение королевы, наблюдал, встревоженный и недоумевающий.
— Ну, — сказал наконец король, — пойдемте же, господин де Сюфрен, побеседуем; я умираю от нетерпения услышать ваши рассказы и доказать вам, как много я думал о вас.
— Ваше величество, столько милости…
— Вы увидите мои карты, господин бальи; вы увидите, что я в своих заботах о вас предусмотрел или угадал все этапы вашей экспедиции. Идемте, идемте.
Сделав несколько шагов и увлекая за собой г-на де Сюфрена, король вдруг обернулся к королеве.
— Кстати, мадам, — сказал он, — как вам известно, я приказал построить стопушечный корабль. Я решил изменить имя, которым хотел бы назвать его. Вместо того, что было нами задумано, мы…
Мария Антуанетта, немного пришедшая в себя, угадала мысль короля с полуслова.
— Да, — сказала она, — мы назовем его «Сюфрен», и я буду его восприемницей вместе с господином бальи.
Среди присутствующих раздались шумные, до сих пор сдерживаемые возгласы: «Да здравствует король! Да здравствует королева!»
— И да здравствует «Сюфрен»! — прибавил с исключительной деликатностью король, так как никто не смел крикнуть «Да здравствует господин де Сюфрен» в его присутствии, между тем, как самые щепетильные приверженцы этикета вполне могли кричать «Да здравствует корабль его величества!»
— Да здравствует «Сюфрен»! — с восторгом подхватило все собрание.
Король сделал благодарственный жест, выразив удовлетворение тем, что его мысль была так хорошо понята, и увел бальи к себе.
XII
ГОСПОДИН ДЕ ШАРНИ
Как только король скрылся, все находившиеся в зале принцы и принцессы сгруппировались вокруг королевы.
Бальи де Сюфрен знаком приказал своему племяннику ожидать его, и тот, поклонившись в знак повиновения, остался в той же группе, где мы его видели.
Королева, обменявшись с Андре несколькими многозначительными взглядами, почти не теряла из виду молодого человека и всякий раз, посмотрев на него, говорила себе: «Это он, бесспорно». На что мадемуазель де Таверне отвечала пантомимой, не позволявшей королеве питать никаких сомнений и означавшей: «Боже мой, да, ваше величество; это он, это, конечно, он!»
Филипп, как мы уже сказали, видел озабоченность королевы и смутно чувствовал если не ее причину, то значение.
Тот, кто любит, никогда не ошибается относительно ощущений тех, кого он любит.
Он угадывал, что королева взволнована каким-то странным, таинственным происшествием, не известным никому, кроме нее и Андре.
Королева действительно была смущена и прятала лицо за веером. Это она, заставлявшая обыкновенно всех опускать глаза!
Между тем как Филипп спрашивал себя, к чему приведет эта озабоченность ее величества, и, чтобы убедиться, что Куаньи и Водрёй не причастны к тайне, вглядывался в лица этих господ, которые спокойно беседовали с г-ном де Хага, нанесшим визит в Версаль, в зал вошел человек, облаченный в величественное кардинальское одеяние и сопровождаемый офицерами и прелатами.
Королева узнала г-на Луи де Рогана и, как только заметила его в противоположном конце зала, немедленно отвернула голову, даже не стараясь скрыть того, что брови ее недовольно сдвинулись.
Прелат пересек зал, никому не кланяясь, и подошел прямо к королеве, перед которой и склонился скорее как светский человек перед женщиной, чем как подданный, приветствующий королеву.
Затем он обратился к ее величеству с изысканно-любезным приветствием, но королева едва повернула голову, пробормотала два-три слова, полных ледяной официальности, и продолжила разговор с г-жой де Ламбаль и г-жой де Полиньяк.