— Четыре или пять лет! — воскликнул маршал. — Э, сударь, почему бы вам в таком случае не сказать «четыре или пять веков»? Дни равняются годам в моем возрасте. Прощайте, говорю я вам.
— Ба, спросите у колдуна, — со смехом заметил Лаперуз, — он вам обещает еще двадцать лет жизни. Не правда ли, господин де Калиостро? Ах, граф, что бы вам раньше сказать мне про ваши чудодейственные капли! Уж я, чего бы мне это ни стоило, погрузил бы целую бочку этого напитка с собой на «Астролябию». Это название моего корабля, господа. Сударыня, позвольте мне запечатлеть последний поцелуй на этой прелестной ручке: прекраснее ее мне, конечно, не удастся увидеть до самого моего возвращения. До свидания!
И он вышел.
Калиостро по-прежнему хранил зловещее молчание.
Вскоре на гулких ступенях крыльца раздались шаги капитана, со двора донеслись его веселый голос и последние приветствия, обращенные к провожавшим. Затем лошади тряхнули головами, бубенцы звякнули, дверцы кареты захлопнулись с резким стуком и колеса застучали по мостовой.
Лаперуз сделал первый шаг в том роковом путешествии, из которого ему не суждено было возвратиться.
Все прислушивались.
Когда все смолкло, все глаза, точно притянутые магнитом, снова устремились на Калиостро.
На лице его в эту минуту было какое-то вдохновенное выражение, точно у древней пифии; это роковое выражение заставило всех вздрогнуть.
Несколько минут длилось молчание.
Граф де Хага нарушил его первым.
— Почему вы ничего не ответили ему, сударь?
В этом вопросе он высказал мысль, тревожившую всех.
Калиостро вздрогнул, точно обращенные к нему слова разом вывели его из глубокой задумчивости.
— Потому что я должен был или солгать, или сказать жестокую правду.
— Как так?
— Мне надо было бы сказать ему: «Господин де Лаперуз, герцог де Ришелье прав, говоря вам «прощайте», а не «до свидания».
— Черт возьми! — воскликнул, бледнея, Ришелье. — Что вы хотите сказать, господин Калиостро?
— Успокойтесь, господин маршал, — с живостью возразил Калиостро, — это печальное пророчество касается не вас.
— Как, — воскликнула г-жа Дюбарри, — этот бедный Лаперуз, только что целовавший мне руку…
— Не только никогда более не будет целовать ее, но никогда не увидит тех, с кем он только что расстался, — сказал Калиостро, внимательно вглядываясь в бокал с водой, повернутый к свету таким образом, что на ее поверхность, казалось, набегали какие-то светлые волны, отливавшие опаловым цветом, а тени ближайших предметов отражались в ней, рассекая ее поперечными линиями.
Со всех уст сорвался удивленный возглас.
С каждой минутой возбуждаемый разговором интерес к услышанному становился все более захватывающим; судя по лицам — серьезным, торжественным, почти тревожным — присутствовавших, которые кто словами, кто взглядом допрашивали Калиостро, можно было подумать, что дело шло о непогрешимом пророчестве, изрекаемом одним из античных оракулов.
Между тем г-н де Фаврас встал, сделал знак всем сидевшим за столом и, как бы угадав общую мысль, подошел на цыпочках к двери в переднюю, желая убедиться, что лакеи не подслушивают их беседы.
Но, как мы уже говорили, дом г-на маршала де Ришелье отличался образцовым и строгим порядком, и потому г-н де Фаврас нашел в передней только старого управляющего, который, как часовой на передовом посту, строго охранял доступ в столовую во время десерта.
Де Фаврас вернулся на свое место и знаком дал понять, что они совершенно одни.
— В таком случае, — начала г-жа Дюбарри, отвечая на заверение г-на де Фавраса, как если бы оно прозвучало вслух, — в таком случае, расскажите нам, что ожидает этого бедного Лаперуза.
Калиостро, не соглашаясь, покачал головой.
— Ну же, пожалуйста, господин де Калиостро, — сказали все мужчины, — мы все просим вас.
— Господин де Лаперуз, как он и сообщил вам, едет с намерением совершить кругосветное плавание и продолжить путешествие, предпринятое Куком, бедным Куком, который, как вам известно, был убит на Сандвичевых островах.
— Да, да, знаем! — воскликнуло несколько человек; другие удовольствовались кивком головы.
— Все сулит счастливый исход предприятия. Господин де Лаперуз — прекрасный моряк, и к тому же король Людовик XVI очень умело составил для него полный маршрут.
— Да, — перебил граф де Хага, — французский король — искусный географ. Не правда ли, господин де Кондорсе?
— Даже слишком хороший для короля, — отвечал маркиз. — Королям следовало бы знать все только поверхностно. Тогда они, быть может, позволили бы людям, вполне изучившим ту или другую науку, руководить ими.
— Это урок, господин маркиз, — с улыбкой заметил граф де Хага.
Кондорсе покраснел.
— О нет, господин граф, — отвечал он, — это простое размышление, философское рассуждение.
— Итак, он едет? — сказала г-жа Дюбарри, желая поскорее прервать посторонний разговор, который мог бы отклониться от главной темы.
— Итак, он едет, — продолжал Калиостро. — Но не думайте, что он немедленно пустится в плавание, хотя он, по-видимому, и очень спешит… Нет, я вижу, что он потеряет много времени в Бресте.
— Очень жаль, — заметил Кондорсе, — теперь самое время для отплытия. Пожалуй, он и без того уже запоздал; будь теперь февраль или март, было бы лучше.
— О, не попрекайте его этими двумя-тремя месяцами, господин де Кондорсе: он, по крайней мере, будет жить в продолжение этого времени, жить и надеяться.
— У него, надеюсь, хорошая команда? — спросил Ришелье.
— Да, — отвечал Калиостро, — командир второго корабля — выдающийся офицер. Я его вижу еще молодым, предприимчивым и, к несчастью, храбрым.
— Как к несчастью?
— Да, я ищу этого друга год спустя и не вижу его, — сказал с беспокойством Калиостро, вглядываясь пристально в бокал. — Между вами нет никого, кто бы был родственником или близким господина де Лангля?
— Нет.
— Никто его не знает?
— Нет.
— Итак, смерть начнет с него. Я его не вижу более.
Вздох ужаса вырвался из груди присутствующих.
— А он… он… Лаперуз? — спросило несколько человек прерывающимся голосом.
— Он продолжает плавание, высаживается на берег, снова всходит на корабль. Год, два года плавание его счастливо. От него приходят известия[2]. А затем…
— Затем?
— Годы проходят.
— И что же?
— Океан велик, небо мрачно. То здесь, то там показываются неисследованные земли, появляются уродливые существа, напоминающие чудовищ Греческого архипелага. Они подстерегают корабль, который несется в тумане между подводными камнями, увлекаемый течением; затем надвигается буря, более милостивая и гостеприимная, чем берег… потом зловещие огни. О, Лаперуз, Лаперуз! Если бы ты мог меня слышать, я сказал бы тебе: «Ты отправляешься, как Христофор Колумб, открывать Новый Свет; Лаперуз, остерегайся неведомых островов!»
Он замолчал. Ледяной холод пробежал по присутствующим в ту минуту, как последние слова Калиостро еще звучали над столом.
— Но почему вы не предупредили его? — воскликнул граф де Хага, невольно подчиняясь вместе со всеми влиянию этого необыкновенного человека, умевшего по своей прихоти волновать сердца.
— Да, да, — подхватила г-жа Дюбарри. — Почему бы не побежать за ним, не догнать его? Жизнь такого человека, как Лаперуз, надеюсь, стоит того, чтобы послать к нему курьера, дорогой маршал.
Маршал понял и приподнялся, чтобы позвонить. Калиостро протянул руку.
Маршал снова опустился в кресло.
— Увы! — продолжал Калиостро. — Все советы были бы бесполезны: человек, предвидящий судьбу, не может изменить ее. Господин Лаперуз засмеялся бы, если бы услышал мои слова, как смеялись сыновья Приама, когда пророчествовала Кассандра. Да вот, вы сами смеетесь, господин граф де Хага, и вашим смехом скоро заразятся и все остальные. Не старайтесь сдерживаться, господин де Фаврас: я еще никогда не встречал слушателя, который поверил бы мне.
2
Офицером, доставившим последние известия о Лаперузе, был г-н де Лессепс, единственный человек из экспедиции, который вернулся во Францию.