– Государь! – заговорила г-жа де Мизери в то время, как королева распечатывала одно из писем. – Его высочество граф Прованский явился вчера засвидетельствовать свое почтение ее величеству, а я ему ответила, что ее величество не принимает.
– По чьему приказанию?
– По приказанию королевы.
– А-а! – произнес король.
В это время королева распечатала письмо и прочитала следующие строки:
«Вчера Вы вернулись из Парижа и вошли во дворец в восемь вечера. Лоран Вас видел».
Затем, с таким же беспечным видом, королева распечатала еще несколько записок, писем и прошений, в беспорядке разбросанных по пуховику.
– Так что же? – молвила она, поднимая глаза на короля.
– Спасибо, сударыня, – обратился тот к первой горничной.
Госпожа де Мизери удалилась.
– Простите, государь, – заговорила королева, – просветите меня: разве я больше не вольна видеть или не видеть графа Прованского?
– О, разумеется, вольны, сударыня, но…
– Что – но?
– Но я думал, что вчера вы были в Париже.
– Да, я ездила в Париж. Но разве из Парижа не возвращаются?
– Вне всякого сомнения. Все зависит от того, в котором часу.
– Госпожа де Мизери! – позвала королева. Горничная появилась снова.
– Госпожа де Мизери! В котором часу я вчера вернулась из Парижа? – спросила королева.
– Около восьми, ваше величество.
– Не думаю, – сказал король, – вы, должно быть, ошибаетесь, госпожа де Мизери, спросите кого-нибудь.
Горничная, прямая и бесстрастная, повернулась к двери.
– Госпожа Дюваль, в котором часу ее величество вернулись вчера вечером из Парижа? – спросила она.
– Должно быть, в восемь, сударыня, – отвечала вторая горничная.
– Вы, верно, ошибаетесь, госпожа Дюваль, – сказала г-жа де Мизери.
Госпожа Дюваль наклонилась к окну прихожей и крикнула:
– Лоран!
– Кто это? – спросил король.
– Это привратник у дверей, в которые вчера проходили ее величество, – отвечала г-жа де Мизери.
– Лоран! – закричала г-жа Дюваль. – В котором часу вернулась вчера ее величество королева?
– В восемь! – отвечал с нижней галереи привратник. Король опустил голову.
Госпожа де Мизери отпустила г-жу Дюваль, г-жа Дюваль отпустила привратника. Супруги остались одни.
– Простите, сударыня, я и сам не знаю, что это взбрело мне в голову. Видите, как я рад? Моя радость так же велика, как и мое раскаяние. Вы на меня не сердитесь, ведь правда? Не дуйтесь: даю слово дворянина, я был бы в отчаянии!
Королева высвободила руку из руки короля.
– Государь, – заговорила Мария-Антуанетта, – королева Французская не лжет!
– Что это значит? – спросил удивленный король.
– Я хочу сказать, – столь же хладнокровно продолжала королева, – что я вернулась только сегодня в шесть утра.
– Сударыня!
– Без его высочества графа д'Артуа, предоставившего мне убежище и из жалости приютившего меня в одном из своих домов, я осталась бы за дверью, как нищенка.
– Ах, так вы не вернулись! – с мрачным видом сказал король. – Значит, я был прав?
– Для того, чтобы убедиться, рано или поздно я вернулась, у вас нет необходимости ни запирать двери, ни отдавать приказы; достаточно прийти ко мне и спросить:
«В котором часу вы вернулись?»
– О-о! – произнес король.
– Я могла бы и дальше наслаждаться своей победой. Но я полагаю, что ваш образ действий постыден для короля, непристоен для дворянина, и я не хочу лишить себя удовольствия сказать вам об этом.
Король отряхнул жабо с видом человека, который обдумывает ответ.
– О, вы проявили великое искусство! – качая головой, произнесла королева. – Вам не придется извиняться за свое обращение со мной.
– Вы знаете, что я человек искренний, – изменившимся голосом заговорил король, – и что я всегда признаю свои ошибки. Соблаговолите же доказать мне, сударыня, что вы были правы, когда уехали из Версаля на санях со своими дворянами? С сумасшедшей оравой, которая компрометирует вас в тяжких обстоятельствах, в которых мы живем! Разве так должна поступать супруга, королева, мать?
– Могу ответить вам в двух словах. Я уехала из Версаля на санях, чтобы поскорее доехать до Парижа; я вышла из дому с мадмуазель де Таверне, чья репутация, слава Богу, одна из самых чистых репутаций при дворе, и поехала в Париж, чтобы лично удостовериться, что король Французский, отец огромной семьи, предоставляет умирать с голоду, прозябать в забвении, беззащитному перед всеми искушениями порока и нищеты, одному из членов своей семьи, такому же королю, то есть потомку одного из королей, царствовавших во Франции.
– Я? – с удивлением спросил король.
– Я поднялась, – продолжала королева, – на какой-то чердак и увидела без огня, без света, без денег внучку великого государя и дала сто луидоров этой жертве забывчивости, жертве королевской небрежности.
– Примите в рассуждение, – сказал король, – что я не подозревал вас ни в чем хоть сколько-нибудь несправедливом или бесчестном; мне только не понравился образ действий, рискованное поведение королевы; вы, как всегда, делали добро, но, делая добро другим, вы избрали способ, который делает зло вам самой. Вот в чем я вас упрекаю! А теперь я должен исправить чью-то забывчивость, я должен позаботиться о судьбе некоей королевской семьи.
Я готов. Сообщите мне, кто эти несчастные, и мои благодеяния не заставят себя ждать.
– Полагаю, что имя Валуа достаточно прославлено, государь, чтобы сохраниться в вашей памяти.
– А-а, теперь я знаю, о ком вы заботитесь! – с громким смехом вскричал Людовик XVI. – Это маленькая Валуа? Графиня де… Постойте…
– Де ла Мотт.
– Совершенно верно, де ла Мотт. Ее муж – жандарм? – Да, государь.
– А жена – интриганка? О, не сердитесь: она переворачивает небо и землю, она изводит министров, она не дает житья моим теткам, она и мне докучает своими ходатайствами, прошениями, генеалогическими изысканиями!
– Но она Валуа или нет?
– Я уверен, что да!
– В таком случае – пенсион! Приличный пенсион ей, полк – ее мужу, словом, положение, приличествующее потомкам королей.
– Постойте, постойте! Черт побери! Как вы спешите! Малютка Валуа всегда вырывает у меня достаточно перьев и без вашей помощи. У малютки Валуа крепкий клювик, помилуйте!
– Но, государь, не могут же Валуа умирать с голоду!
– Вы сами сказали мне, что дали ей сто луидоров!
– Щедрое подаяние!
– Королевское.
– Тогда дайте ей столько же.
– Я от этого воздержусь. Того, что вы дали, вполне достаточно для нас обоих.
– Тогда дайте небольшой пенсион.
– Ни в коем случае! Ничего постоянного! Эти люди немало выклянчат у вас сами – они из семейства грызунов. По правде говоря, я не могу рассказать вам все, что мне известно о малютке Валуа. Ваше доброе сердце попало в западню, дорогая Антуанетта. Прошу прощения у вашего доброго сердца!
Людовик протянул руку королеве – королева, уступая первому побуждению, поднесла ее к губам.
Внезапно она оттолкнула его руку.
– У вас нет доброго чувства ко мне, – сказала она. – Я на вас сердита!
– Это вы сердиты на меня? – сказал король. – Вот так так! Я.., я…
– О да, скажите, что вы на меня не сердитесь, – вы, закрывший передо мной двери Версаля, вы, пришедший в половине седьмого утра в мою прихожую, открывший – мою дверь силой и вошедший ко мне, зло сверкая глазами!
Король засмеялся.
– Я на вас не сержусь, – сказал он.
– Ах, вы на меня не сердитесь? Что ж, отлично!
– Что вы дадите мне, если я докажу вам, что не сердился на вас, даже когда шел сюда?
– Сначала посмотрим, что это за доказательство, о котором вы говорите.
– О, это легче легкого, – отвечал король, – это доказательство у меня в кармане.