Улыбаясь доброй улыбкой, король порылся в кармане с той медлительностью, которая удваивает вожделение. В конце концов он все же вытащил из кармана красную, художественно гофрированную сафьяновую коробочку с позолотой, оттенявшей ее яркость.
– Футляр! – вскричала королева. – Ах, посмотрим, посмотрим!
Король положил футляр на кровать.
Королева взяла его и поднесла поближе к глазам.
Она открыла коробочку и в восторге проговорила:
– Как красиво! Господи, как красиво! Король почувствовал, что его сердце затрепетало от радости.
– Вы находите? – спросил он. Королева не могла ответить: она задыхалась. Она вынула из футляра ожерелье из таких крупных, таких чистых, таких ярко сверкавших и так искусно подобранных брильянтов, что ей показалось, будто она видит, как в ее красивых руках струится, фосфоресцируя, река огня.
– Так вы довольны? – спросил король.
– Я в восхищении, государь. Вы меня осчастливили!
– Правда?
– Ювелир, подобравший эти брильянты и сделавший это ожерелье, – истинный художник!
– Их двое.
– Тогда я держу пари, что это Бемер и Босанж.
– Вы угадали!
– В самом деле, только они могут позволить себе такую затею. Как красиво, государь, как красиво!
Вдруг ее сияющее лицо омрачилось.
Это выражение ее лица так быстро появилось и так быстро исчезло, что король ничего не успел заметить.
– Доставьте мне удовольствие! – сказал он.
– Какое?
– Позвольте, я надену ожерелье вам на шею. Королева остановила его.
– Ведь это очень дорого, правда? – с грустью спросила она.
– Откровенно говоря, да, – со смехом отвечал король, – но я уже сказал: вы заплатили за него больше, чем оно стоит, и только на своем месте – у вас на шее – оно обретет свою настоящую цену.
– Нет, нет, не надо ребячиться, – сказала королева. – Положите ожерелье в футляр, государь.
– Но… – удивленно начал король.
– Ни вы и никто другой, государь, на увидят у меня на шее ожерелье, которое так дорого стоит.
– Вы его не наденете?
– Я отказываюсь носить на шее полтора миллиона, когда сундуки короля пусты, когда король вынужден умерить свою помощь бедным и сказать им: «У меня больше нет денег, да поможет вам Бог!»
– Как? Вы говорите это серьезно?
– Позвольте, государь, господин де Сартин сказал мне однажды, что на полтора миллиона ливров можно купить линейный корабль, а по правде говоря, французскому королю линейный корабль нужнее, чем французской королеве – ожерелье.
– О-о! – вне себя от радости вскричал король с влажными от слез глазами. – Ваш поступок велик! Спасибо, спасибо, спасибо!.. Антуанетта, вы чудная женщина.
– Государь! Я не хочу ожерелья, я хочу кое-чего другого.
– О чем же вы просите?
– О том, чтобы вы позволили мне съездить в Париж еще раз.
– Ну, это легко, а главное – недорого.
– Подождите, подождите!
– А, черт!
– В Париж, на Вандомскую площадь.
– Черт! Черт!
– К господину Месмеру. Король почесал ухо.
– Вот что, – сказал он, – вы отказались от прихоти ценой в миллион шестьсот тысяч ливров – я могу позволить вам эту прихоть. Поезжайте к господину Месмеру, но и я поставлю вам условие.
– Какое?
– Сопровождать вас будет принцесса крови. Королева задумалась.
– Угодно вам, чтобы это была госпожа де Ламбаль? – спросила она.
– Пусть будет госпожа де Ламбаль.
– Спасибо.
– А я, – прибавил король, – немедленно прикажу построить линейный корабль и окрестить его «Ожерелье королевы». Вы будете его крестной матерью, а потом я отправлю его Лаперузу.
Король поцеловал жене руку и, весь сияющий, вышел из ее покоев.
Глава 8.
МАЛЫЙ УТРЕННИЙ ВЫХОД КОРОЛЕВЫ
Не успел король выйти, как королева встала и подошла к окну подышать свежим, морозным утренним воздухом.
– Если мы хотим насладиться льдом, – воскликнула королева, проверяя теплоту воздуха, – то я думаю, что нужно спешить!
– В котором же часу будет туалет вашего величества?
– Сей же час. Я слегка перекушу и выйду.
– Королева больше ничего не прикажет?
– Пусть узнают, встала ли мадмуазель де Таверне, я скажут ей, что я желаю ее видеть.
– Мадмуазель де Таверне уже в будуаре вашего величества, – отвечала горничная.
– Впустите ее.
Андре вошла к королеве в то мгновение, когда на часах Мраморного двора раздался первый удар – било девять.
Проследив глазами за г-жой де Мизери и увидев, что портьера за ней задвинулась, королева обратилась к Андре.
– Все улажено, – сказала она, – король был очарователен, он смеялся, он был обезоружен.
– Но он узнал?.. – спросила Андре.
– Вы понимаете, Андре, что нельзя лгать, если за тобой нет вины и если ты французская королева.
– Это верно, ваше величество, – покраснев, ответила Андре.
– И, однако, дорогая Андре, одна вина за нами как будто есть.
– Одна, ваше величество? – переспросила Андре. – Ну уж, конечно, не одна!
– Может быть, и так, но вот вам первая: мы пожалели госпожу де ла Мотт. Король ее не любит. А между тем, должна признаться, что мне она понравилась.
– Ваше величество! Вы слишком добрый судья, чтобы люди не склонились перед вашими приговорами.
– Да, но вас-то не бранили, – сказала королева, – вы горды и свободны, вас все побаиваются, ибо, подобно божественной Минерве, вы слишком мудрая.
Андре покраснела и грустно улыбнулась.
– Я дала обет, – сказала она.
– Да, кстати! – воскликнула королева. – Я вспомнила…
– Что вы вспомнили, ваше величество?
– Хотя вы и не замужем, у вас, тем не менее, со вчерашнего дня появился один господин.
– Господин, ваше величество?
– Да, ваш любимый брат. Как его зовут? Кажется, Филипп?
– Да, Филипп.
– Он приехал?
– Вчера, и вы, ваше величество, сделали мне честь сказать об этом.
– Каков он?
– Как всегда, красив и добр.
– А сколько лет ему теперь?
– Тридцать два года.
– Могу я увидеть его сейчас же?
– Через четверть часа он будет у ног вашего величества, если ваше величество позволит.
– Хорошо, хорошо, позволю и даже хочу. Не успела королева договорить, как кто-то живой, быстрый, шумный скользнул или, вернее, прыгнул на ковер туалетной комнаты, и его смеющееся, лукавое лицо отразилось в том же зеркале, в котором Мария-Антуанетта улыбалась своему.
– Ах, мой брат д'Артуа! – сказала королева. – По правде говоря, вы меня напугали!
– Добрый день, ваше величество! – сказал молодой принц. – Как вы, ваше величество, провели ночь?
– Благодарю вас, очень плохо.
– А утро?
– Очень хорошо.
– Это самое главное.
Дверь отворилась.
Вошла Андре, держа за руку красивого дворянина со смуглым лицом, с черными глазами, в которых отражалось благородство души и меланхолия, могучего воина с умным лбом, с суровой выправкой, похожего на один из тех фамильных портретов, какие создали Койпель или Гейнсборо.
– Ваше величество, – с почтительным поклоном заговорила Андре, – это мой брат.
Филипп поклонился медленно и серьезно.
– Сколько лет, сколько времени прошло с тех пор, как мы виделись, – сказала королева, – и увы, это лучшее время жизни!
– Для меня – да, для вашего величества – нет, ибо для вас все дни – лучшие.
– Вам, должно быть, очень понравился Новый Свет, господин де Таверне, коль скоро вы там оставались в то время, как все уже вернулись?
– Ваше величество! – отвечал Филипп. – Когда господин де Лафайет покидал Америку, ему нужен был офицер, которому бы он доверял и которому он мог бы частично поручить командование вспомогательными войсками. Господин де Лафайет рекомендовал меня генералу Вашингтону, и тот пожелал принять меня на службу.
– Мне кажется, – заметила королева, – что из этого самого Нового Света, о котором вы мне рассказываете, к нам возвращается множество героев.