— Дамы и господа! То, что произошло, и чему вы все были свидетелями, вызывает у нас не только чувство неловкости, но и беспокойство. Даже те из вас, кто не очень хорошо знакомы с Жилем, знают о его пунктуальности и галантности. Если его нет среди нас в этот день, который он считал самым счастливым днем в своей жизни, значит, произошло нечто весьма серьезное…
На этом месте его сменил аббат Може, вставший с ним рядом:
— В такой необычной и тревожной ситуации я бы решился предложить вам следующее. Вы пришли в эту церковь, чтобы помолиться о счастье молодой пары. И, прежде чем мы расстанемся, я хотел бы, чтобы вы прослушали хотя бы мессу без песнопения. Наши друзья, присутствующие здесь, волнуются. Я был бы горько разочарован, если бы мы расстались, не помолившись вместе и не попросив Господа о том, чтобы у сегодняшнего события не оказалось слишком печальных последствий. Но я не буду сердиться на тех, кто предпочтет уйти… Разумеется, проповеди не будет.
— Хорошая мысль, господин кюре, — одобрила маркиза. — Я благодарю вас от имени моей семьи.
Священник вернулся в ризницу, чтобы переодеться, и «семья» отсутствующего жениха увидела, что церковь постепенно пустеет. Лишь около четверти приглашенных остались на своих местах. Остальные торопливо преклоняли колени перед алтарем, крестились и быстро, насколько позволяли приличия, шли к выходу.
— Не так уж много друзей оказалось в этой толпе, — констатировал Адальбер. — Уверен, что осталось бы намного больше народу, если бы мы сообщили, что предусмотренный завтрак все-таки состоится!
Друзья с удовлетворением отметили, что версальский «клан» держится очень хорошо. Все они с: покойно сидели на своих местах. Маркиза де Соммьер дотронулась до плеча своей чтицы:
— План-Крепен, скажите Люсьену, чтобы он ехал домой и предупредил Евлалию, что за столом нас будет десять человек. Эти отважные люди не заслуживают того, чтобы отправиться восвояси на голодный желудок…
Мари-Анжелин быстро вышла. Альдо, Адальбер и тетушка Амели спустились с хоров, чтобы сесть рядом с теми, кто заслужил эпитет «верные». Почти сразу же началась служба, и все встали при появлении кюре, который отпустил мальчиков из хора. Это была месса, полная страсти и чувства. Органист негромко играл Баха и Моцарта.
Странно, но именно благочестивая Мари-Анжелин, не пропускающая ни одну шестичасовую мессу в церкви Святого Августина, была крайне невнимательна. Она то снимала, то снова надевала перчатки, искала то носовой платок, то молитвенник, то вдруг поднимала голову и принималась рассматривать свод. Короче говоря, она так суетилась, что маркиза буквально пронзила ее взглядом и шепотом сделала выговор:
— Успокойтесь, План-Крепен! Что с вами такое?
— Мы теряем время!
— Достойное поведение еще никто не называл пустой тратой времени. Молитесь, черт вас возьми! Вы же христианка!
— Не могу взять себя в руки!
Услышав «Ite missa est»[20], она заторопилась к выходу, не дожидаясь Альдо и маркизы, которые оставляли немалую сумму кюре, компенсируя сбор несостоявшихся пожертвований. Затем все вышли на улицу, и мадам де Соммьер пригласила гостей из Версаля к себе. Приглашение было принято с большим удовольствием. Друзья могли бы сразу приступить к обсуждению произошедшего и узнать последние новости.
— Начинайте завтрак без меня, — предупредил Альдо. — Нужно заехать в особняк Вобрена и предупредить людей. Адальбер меня отвезет.
В это мгновение появился Ричард Бэйли. Оказалось, что он отлучался в магазин, чтобы проверить, все ли там в порядке в отсутствие хозяина. Его тут же пригласили на завтрак к маркизе, а Альдо с Адальбером отправились на улицу Лиль.
В особняке Вобрена, откуда уже уехали машины ресторатора, их ожидал сюрприз. Адальбер еще не успел нажать на тормоз, а к машине уже бежал дворецкий. Он пребывал в сильном волнении.
— Господа, я так рад, что вы вернулись! Я уже не знал, какому святому молиться, а тут и вы приехали!
— Успокойтесь, Сервон, — сказал Альдо, пытаясь демонстрировать спокойствие, которого не было и в помине. — Я не сомневаюсь, что мы очень скоро найдем господина Вобрена…
— Я искренне на это надеюсь, Ваше Сиятельство! Потому что они приехали с вещами!
— Они?
— Невеста хозяина и ее семья. Они сейчас завтракают и…
— Что?
Сидящие в маленьком «Амилькаре» Альдо и Адальбер одновременно сорвались с мест и бросились в особняк. Там, в гостиной, выходящей в сад, за круглым столом они увидели трех мексиканцев, лакомившихся омаром «Термидор»… Альдо буквально задохнулся от ярости и, не сдержавшись, выпалил:
— Приятного аппетита, господа!
Услышав, что Адальбер закашлялся у него за спиной, Альдо сообразил, что допустил бестактность, но не счел нужным исправлять положение. Дон Педро уже встал и, не оставляя салфетки, направился к ним.
— Что вам угодно? Как вы можете возражать против нашего законного присутствия в этом доме?
— Законного? Боюсь, значение этого слова вам неизвестно. Вы в доме Жиля Вобрена, к сожалению, отсутствующего в данный момент. Но он скоро вернется!
— Признаю, что это для вас неожиданно, но я полагал, что вы лучше знаете французские законы. Со вчерашнего дня моя племянница является законной супругой господина Вобрена. Следовательно, мы находимся в ее доме. И это наш долг. Учитывая обстоятельства, мы должны оставаться рядом с ней, чтобы поддержать ее. Она слишком молодая и неискушенная, чтобы находиться в одиночестве в доме господина Вобрена. Мы все равно должны были поселиться здесь на время медового месяца, который молодые планировали провести в Египте. Мой сын Мигель поехал в «Ритц», чтобы оплатить счета и забрать наш багаж Это позволит нам избежать нездорового любопытства. В этом доме, в окружении своей семьи, моя племянница легче перенесет выпавшее на ее долю испытание…
— …которое совершенно не лишило ее аппетита, — заметил Адальбер. — Не следует ли ей сходить с ума от беспокойства, пребывать в слезах, находясь на попечении горничной, вооруженной нюхательной солью и одеколоном? Обычно бывает именно так, если кого-то любишь.
В самом деле, обе женщины продолжали есть, как будто находились в комнате одни. Они не обращали на мужчин ни малейшего внимания. Правда, на лице вдовы ясно обозначилось выражение острой антипатии. Что же касается Изабеллы, сменившей подвенечный наряд на платье из тонкой бордовой шерсти с воротом-шарфом, заколотым аграфом[21], украшенным мелкими жемчужинами, то она упорно не поднимала глаз. Девушка вела себя так, словно происходящее не имело к ней ровным счетом никакого отношения.
Но достаточно миролюбивый до этого момента гон дона Педро не выдержал испытания сарказмом археолога. Он сухо заметил:
— В нашей стране девушки из хороших семей с колыбели учатся не демонстрировать своих чувств. Позвольте мне высказать то, о чем сейчас думает госпожа Вобрен: она не желает, чтобы мы продолжали этот разговор!
Альдо сгорал от желания узнать мнение равнодушной красавицы, но понял, что разумнее оставить все вопросы «на потом». Он лишь заметил:
— Ваша племянница сама могла бы сказать нам об этом! Кстати, я никогда не предполагал, что меня сочтут нежеланным гостем в доме моего старинного друга. Мне остается только надеяться, что я увижу его еще до наступления вечера, иначе…
Пухлые губы мексиканца под пышными усами изогнула пренебрежительная усмешка:
— Иначе?
— Я не знаю, как принято вести себя в вашей стране, когда пропадает человек. У нас об этом просто сообщают в полицию. Возможно, это глупо, но случается, что такое обращение дает результат. Дамы, примите мое почтение!
Господи, как же трудно оставаться галантным или просто вежливым в некоторых ситуациях! Аль-до кипел от гнева. Оказавшись в машине Адальбера, он не выдержал:
— Что это за люди? И почему Жиль решил жениться на этой статуе? Согласен, она красива…
— …и к этому нечего добавить, — миролюбиво закончил за него Адальбер. — Все произошло как по нотам: она приехала, он ее увидел, ее красота сразила Жиля наповал! Следует признать, что донья Изабелла — само совершенство. Возможно, девушка даже слишком хороша. Она словно произведение искусства. И у меня такое ощущение, что Вобрен мог, охваченный священным ужасом, в последнюю минуту просто сбежать.