— Вы забыли о существовании телефона? С какой стати вы побеспокоили меня в такой час?— Я не подозревал, что есть время, когда к вам можно зайти без риска для себя! Я хочу лишь задать один вопрос.
— Какой?
Морозини развернул перед носом комиссаром газету.
— Это что? Убийство или самоубийство?
— Убийство! Мы могли бы принять эту смерть за самоубийство, но груз, привязанный к ногам несчастного, должно быть, отвязался. Сервон пробыл в воде достаточно долгое время… Вы бы об этом знали, если бы сидели дома. Куда это вы ездили?
Ланглуа говорил сухо, и Альдо сразу же отреагировал:
— Это что, допрос? Только этого мне не хватало!
— Разумеется, это не допрос. Но вы и ваше окружение приводите меня в отчаяние: я должен отвечать на ваши вопросы, но стоит мне самому спросить вас о том, что меня интересует, как я натыкаюсь на стену молчания. Ваши «дамы» молчаливы, как рыбы!
— Это зависит от вопросов, которые им задают. И в скобках замечу, что им сравнение с рыбами едва ли понравилось бы. Так о чем вы хотели узнать?
— Для начала, откуда вы приехали.
— Из Вены, но мой путь лежал через Брюссель, — бросил Альдо, снова усаживаясь на стул.
— И что вы там делали? Госпожа фон Адлерштайн заболела?
— Если бы она была больна, то зачем бы я поехал в Брюссель? Нет, я ищу пять бесценных изумрудов, о чудесном спасении которых из вод Средиземного моря я узнал в вашем кабинете…
— Те самые, в краже которых обвиняют Вобрена?
— Нет, подлинные, которые императрица Шарлотта вывезла из Мексики, не подозревая об этом. И я от вас не скрою…
— Минуту! Дежурный! Полицейский тут же появился в дверях.
— Принесите нам кофе! Крепкий кофе и две чашки! И проследите за тем, чтобы меня не беспокоили… и чтобы никто не подслушивал под дверью! Выполняйте! И поживее!
Приказание Ланглуа было выполнено в рекордный срок. За это время дивизионный комиссар успел вынуть из картонного футляра для бумаг запыленный графин и два маленьких стаканчика. Затем он запер дверь на ключ, налил себе и Морозини мы пить и вернулся в свое кресло за письменным столом.
— Учитывая то, что вы мне только что сказали, полагаю, что вы не должны ничего от меня скрывать. Не могли бы вы начать свой рассказ с того вечера, когда за вами на улицу Альфреда де Виньи приехала черная машина?
— Откуда вы об этом знаете? — изумленно выдохнул Альдо.
— Ну, это просто! Я поручил инспектору Лекоку присматривать за вами, только так, чтобы наблюдение вам не мешало. Пока вы оставались дома, ему было нетрудно осуществлять слежку. Одному богу известно, почему в тот вечер Лекок задержался на своем посту, но он видел, как вы уезжали. Он сел на велосипед, чтобы поехать за вами следом. Перед тем как он потерял машину из вида, она ехала в сторону Булонского леса и ворот Дофина. От себя добавлю, что автомобиль развил слишком большую скорость, чтобы его можно было догнать на велосипеде, и потом у него лопнула шина!
— Ваши инспекторы до сих пор ездят на велосипедах? Я полагал, что после Клемансо[60] и его «Бригад Тигра» у вас есть…
— Разумеется, машины у нас есть. Но Лекок заядлый велосипедист, и он даже хотел принять участие в гонке «Тур де Франс». И он такой упрямый! Теперь рассказывайте вы, Морозини!
— Весь ужас в том, что если я предупрежу полицию…
— То пленника убьют! — усмехнулся Ланглуа. -Классическая угроза! Простите меня, Морозини, если я вас шокирую, но, по-моему, Вобрен уже давно мертв! Вполне вероятно, что он погиб вечером в день свадьбы. Иначе как объяснить поспешный переезд мексиканцев на улицу Лиль? Эти люди знают, что Жиль не вернется и не потребует у них отчета.
— Чего же вы ждете? Почему не арестуете их?
— За что? Вам прекрасно известно, что госпожа Вобрен может делать все, что ей заблагорассудится… Но мы отвлеклись. Продолжайте!
Альдо потер усталые глаза и вздохнул:
— Наверное, я действительно должен вам все рассказать! Я оказался перед глухой стеной!
И он посвятил Ланглуа в подробности всех своих злоключений: он поведал о встрече в Булонском лесу о визите к Еве Рейхенберг, о посещении замка Бушу. Альдо не упомянул только о маленькой баронессе, которая не имела никакого отношения к этой истории.
— Таково положение дел, — закончил Морозини спой рассказ, получая из рук комиссара стаканчик с коньяком. — У меня есть всего лишь три месяца, чтобы найти коллекцию вееров, без сомнения, разошедшуюся по всей Европе… Кстати, о Лекоке! Если он видел автомобиль, то, должно быть, успел записать его номер, как это сделала Мари-Анжелин.
Ланглуа пожал плечами:
— Не уверен, что вы оцените юмор, но это была одна из машин посла Бельгии.
— С нее сняли номер или ее угнали?
— Скажем так: ее позаимствовали на время, воспользовавшись отсутствием посла. На другое утро шофер заметил, что один из автомобилей ночью выезжал из гаража…— Какое безрассудство!
— Вас это удивляет?
— Не слишком. Есть ли у вас новости от Фила Андерсона?
— Да, и они на французском! Он сообщил о том, что получил мое письмо, попросил меня «тряхнуть вам руку» и написал, что принимается за дело. И более ничего. Полагаю, нам следует подождать… Что вы намерены делать дальше?
— Полежать в ванне с сигаретой… Так мне лучше всего думается. Увидим, что из этого получится…
Когда Альдо приехал в особняк мадам де Соммьер, дома, кроме слуг, никого не оказалось. Маркиза и мадемуазель дю План-Крепен отправились на похороны в собор Святого Филиппа. Это означало, что по возвращении тетушка Амели будет пребывать в очень плохом настроении. Такого рода церемонии всегда вызывали у нее чувство, что она наблюдает за театральной репетицией в костюмах Именно так и случилось.
— Люди, присутствующие на похоронах, явно задаются вопросом: сколько вам может быть лет, и не сыграете ли вы в ближайшем будущем главную роль в подобной постановке! — ворчала она, вынимая длинные булавки с аметистовыми головками из некоторого подобия тарелочки с оборками из фиолетового муслина, служившего ей шляпкой.
— Зачем вы вообще ездите на похороны? Посылайте туда Мари-Анжелин!
— Чтобы все думали, что я уже лежу в агонии и можно надеяться на новый спектакль? Такого удовольствия я им не доставлю! Довольно об этом! Как твоя поездка?
— Великолепно, спасибо. Лиза вас целует, как и Мари-Анжелин.
— Твоя жена была в Вене?
— Она приехала туда, чтобы меня встретить. Но я обо все расскажу вам позже. Вы читали утреннюю газету?
— Да. Бедняга! Как же он разочаровался в жизни, если решил покончить с собой. Вода в Сене пока совсем еще ледяная!
— Он не сам свел счеты с жизнью: это убийство. Прямо с вокзала я заехал к Ланглуа, и он мне это подтвердил. Судя по всему, он умер уже некоторое время назад…
— Если я правильно поняла, — сказала Мари-Анжелин, — то его отпустили из особняка только для того, чтобы поймать в ловушку в другом месте, не так ли? Ему не следовало покидать дом. Нужно было брать пример с кухарки, которая смотрит во нее глаза и слушает в оба уха, но не вымолвит ни слова… В любом случае, у комиссара Ланглуа появился весомый повод, чтобы вернуться в особняк Вобрена, или я ошибаюсь?
— Какой же это повод? Сервон ушел сам, и все об этом знают! Мексиканцы чисты, как младенцы!
Во второй половине дня Альдо отправился на бульвар Османна в контору мэтра Лэр-Дюбрея. Он правил миром аукционных оценщиков и становился абсолютно несговорчивым, когда речь заходила об исторических украшениях. Морозини давно знал его, и встреча с Лэр-Дюбреем была подлинным удовольствием для князя, хотя, когда они сотрудничали в последний раз, вышла совершенно сумасшедшая история[61]. Но тем не менее его приняли очень тепло.
— Неужели вы снова обнаружили какие-нибудь драгоценности с сомнительной репутацией, дорогой друг? — спросил князя этот миролюбивый и достаточно сдержанный человек, немедленно загоравшийся, стоило только какому-нибудь более или менее знаменитому бриллианту заявить о своем существовании.