Я полагал, что он опечален вестью о гибели отца и братьев, так как хоть он и не знал их, но голос крови заговорил в нем. То же, я полагаю, думало и большинство присутствующих.
Мои отец и мать пытались подбодрить его и попросили людей из Эгера рассказать ему о наследстве.
Те повиновались и изложили ряд доказательств того, что Стейнар теперь должен стать одним из богатейших и могущественнейших людей Северной земли.
– Мне кажется, что нам следовало бы снять шапки перед вами, молодой конунг, – проговорил Атальбранд, когда был окончен этот рассказ о власти и богатстве. – И почему вы не попросили руки моей дочери? – добавил он с полупьяным смехом, так как крепкий напиток, который он поглощал, уже овладел его рассудком. Потом, опомнившись, он продолжал: – Я желаю, Торвальд, чтобы Идуна и этот простофиля, ваш Олаф, были бы обвенчаны так скоро, насколько это возможно. Я говорю, что они должны пожениться побыстрее, так как в противном случае не представляю себе, что может произойти.
Затем его голова упала на стол, и он погрузился в сон.
Глава III. Ожерелье Странника
На следующий день я пробудился очень рано и лежал без сна. Разве мог я спать, когда Идуна отдыхала рядом, под одной крышей со мной?.. Идуна, которая по решению ее отца должна стать моей женой раньше, чем я мог надеяться… И я думал о том, как прекрасно она выглядит и как сильно я ее люблю, а также о других вещах, менее приятных. Например, отчего не все видят ее такой, какой се вижу я? Я не мог не заметить, что Рагнар почти ненавидел ее и что она сама не один раз давала повод для ссоры между ними. Фрейдиса, моя нянюшка, любившая меня, угрюмо смотрела на нее, и даже моя мать, хотя и пыталась полюбить ее ради меня, еще не смогла сделать этого, хотя, возможно, мне только так показалось.
Когда я спросил ее об этом, она ответила, что боится, замечая в этой девушке огромное себялюбие и постоянное желание привлекать внимание мужчин и любоваться своей привлекательностью.
Из всех, кто был самым дорогим для меня, только один Стейнар, казалось, считал Идуну совершенством, как и я. Это, вообще-то говоря, было неплохо, но Стейнар всегда думал одинаково со мной, и это не придавало веса его мнению.
Размышляя обо всем этом, – а было еще раннее утро и мой отец вместе с Атальбрандом лежали в своих постелях, усыпленные крепкими напитками, выпитыми накануне, – я услышал доносившийся из большой комнаты разговор Стейнара с послами из Эгера. Они робко спрашивали, не будет ли он так добр отправиться с ними в тот же день, чтобы вступить в права наследства, так как они должны спешить со своими новостями в Эгер. Он ответил, что если они пришлют кого-нибудь или приедут сами, чтобы сопровождать его, через десять дней, считая с сегодняшнего, то он тогда поедет с ними в Эгер, но до тех пор этого сделать не сможет.
– Десять дней! Кто может сказать, что произойдет за это время! – воскликнул старший из них. – Такое наследство, как ваше, не может не иметь недостатка в претендентах, особенно если учесть, что Хакон оставил после себя и нескольких племянников.
– Я не знаю, что произойдет или не произойдет, – упрямо заявил Стейнар. – Но до тех пор я не тронусь с места. Теперь же отправляйтесь, умоляю вас, если это необходимо, и передайте мои слова приветствия людям Эгера, которых я надеюсь вскоре увидеть сам.
С тем они и ушли – как мне показалось, в весьма мрачном настроении. Некоторое время спустя поднялся мой отец и вошел в большую комнату. Со своей кровати я мог видеть Стейнара, сидевшего возле огня на стуле и погруженного в раздумья. Отец спросил, где люди Эгера, и Стейнар ответил, что они ушли.
– Вы что, сошли с ума, Стейнар? – поразился отец. – Отправить их с подобным ответом. Почему вы не посоветовались со мной?
– Потому что вы спали, приемный отец, а посланцы заявили, что должны успеть отплыть с приливом. Кроме того, я не могу оставить Аар до тех пор, пока не увижу Олафа и Идуну повенчанными.
– Они могут пожениться и без вашей помощи. Женитьба – дело, касающееся только двоих, а никак не третьего. Насколько я понимаю, вы обязаны Олафу за его любовь и верность. Он ваш молочный брат и спас вам жизнь. Но у вас должны быть обязанности и по отношению к самому себе. Я молю Одина, чтобы эта ваша глупость не стоила вам звания конунга и наследства. Норны – это девки, которые не терпят пренебрежения.
– Я это знаю, – ответил Стейнар, и в его голосе было что-то странное. – Верьте мне, я не пренебрегаю судьбой, я только следую за ней своим путем.
– Тогда это путь сумасшедшего! – проворчал отец и ушел.
Я припоминаю, что несколько дней спустя я видел призрак Странника, стоявший на могильном холме. Это произошло так. Однажды после обеда я совершал поездку вместе с Идуной, которая пребывала в хорошем настроении. Я же думал, что нам было бы лучше пройтись пешком, так как тогда я мог бы держать ее за руку и, возможно, если бы она согласилась, поцеловал бы ее. Я продекламировал ей поэму, в которой сравнивал ее с богиней Идуной, женой бога-скальда Браги, которая охраняла яблоки вечной юности, служившие пищей богам и залогом против смерти, богиней, чьей одеждой была весна, сотканная из цветов, которые она сорвала при бегстве из плена от зимнего великана. Думаю, что это были очень хорошие стихи в своем роде, но Идуна, как оказалось, не имела склонности к поэзии и мало что знала о прекрасных богинях и их яблоках, хотя и мило улыбалась, благодаря меня за поэму.
Затем она стала говорить о других вещах, в частности о том, что после нашей свадьбы ее отец собирается начать войну с конунгом одного из соседних кланов, чтобы захватить его земли. Она говорила, что именно поэтому он так беспокоился об оформлении тесного союза с моим отцом, Торвальдом, так как этот союз должен был дать ему уверенность в победе. До этого, рассказала мне она, Атальбранд собирался ради тех же целей выдать ее за сына другого конунга, но, к несчастью для него, тот был убит в сражении.
– Но к счастью для вас, Идуна, – сказал я.
– Возможно, – согласилась она со вздохом. – Кто знает! Как бы то ни было, ваш род в состоянии дать нам больше судов и людей, чем мог бы дать тот конунг, которого убили.
– А я все же больше люблю мир, а не войну, – перебил я ее. – Ненавижу убивать тех людей, которым не желал никакого зла. Что хорошего в войне, если каждый имеет достаточно всего? Мне не хотелось бы делать кого-то вдовой, Идуна, как не хотел бы и я, чтобы другие сделали вдовой вас.
Идуна посмотрела на меня своими спокойными голубыми глазами.
– Вы говорите странные вещи, Олаф, – произнесла она. – И если бы мне не было известно о вас другое, я могла бы подумать, что вы трус. Но все же не может быть трусом тот, кто один прыгает на борт вражеской ладьи или убивает огромного белого медведя, чтобы спасти жизнь Стейнару. Я не понимаю ваших колебаний, Олаф, когда речь заходит о том, что надо убивать других людей. Как мужчина может стать великим, если не за счет крови других? Это делает его богатым. Как живет волк? Коршун? Как воины попадают в Вальгаллу4, к Одину? При помощи смерти, всегда при ее помощи!
– Я не могу вам ответить, – не соглашался я. – И все же я уверен, что где-то можно найти ответ, которого я сейчас не знаю, так как зло никогда не может быть справедливым.
Она удивленно открыла глаза, и я, поняв, что ей неясны мои слова, перевел разговор на другое, но с этого момента почувствовал, что между мной и Идуной повисло нечто наподобие пелены. Ее красота удерживала мою плоть, но что-то во мне от нес отвернулось. Мы были слишком разными.
Когда мы добрались до дома, то встретили Стейнара, без дела болтавшегося возле него. Он побежал нам навстречу и помог Идуне спешиться, после чего проговорил:
– Олаф, я знаю, что вы не должны утомлять себя, но ваша дама говорила мне, что хотела бы наблюдать заход солнца на холме Одина. Могу ли я просить вашего разрешения взять ее туда?
4
Вальгалла (Вальхалла) – палаты Одина, куда, согласно верованиям древних скандинавов, попадают после смерти герои, павшие на поле битвы.