Вы не представляете, с каким волнением я прочитал у Сабанеева: «По силе, быстроте движений и уму тальмень не имеет себе соперников в сибирских реках. Пудовый тальмень стаскивает рыбака с лодки и не может быть вытащен без посторонней помощи».
Пока поезд мчался по Сибири в Хакасию, меня преследовал дразнящий стук колес: «Тай-мень ста-щит! Тай-мень ста-щит! С пуд! Спуд! Спуд!»
Долгожданный первенец
Не буду рассказывать, как мы составляли геологическую карту, как искали золото, а нашли ртуть, какие приключения пережили. Ведь истинные рыболовы не простили бы таких отступлений. Всему свое место: на работе — работе, на рыбалке — рыбалке.
В партию Богомолова попали два заядлых рыболова — я и промывальщик золота Иван Иванович Логачев. Сам начальник, несмотря на страстную беспокойную натуру, к удочкам и спиннингам был равнодушен. Остальные предпочитали ловить рыбу у костра, из копченых кастрюль, а не там, где приходится топнуть в болотистых лужах и пробираться, обдирая лицо, через непролазные колючие заросли по берегам капризно извивающихся таежных речек.
Ивану Ивановичу было не больше тридцати. Но он походил на святого старца, каких давным-давно изображали на иконах. Высокий, выпуклый лоб, чистый, без единой морщинки; слегка впалые щеки, прямой нос, большие умные серые глаза и густая кудрявая борода, пышно окаймляющая рыжеватым полукругом удлиненный овал лица. Он походил на святого, когда не улыбался, но не улыбался он только во сне. И как-то смешно было смотреть на него — уж больно не вязалась могучая богатырская комплекция с добродушно веселой бородатой физиономией.
Логачев был очень смелый человек и в то же время стеснительный, как девчонка. Когда он служил в армии, ему поручили во время физкультурного парада нести знамя по Красной площади. Высокий, без малого два метра, с красивым мускулистым сложением, он действительно был завидным знаменосцем — любой мужчина на его месте принял бы этот приказ за великую честь. А Иван Иванович заявил, что ему стыдно маршировать по Москве в трусах, и командир никак не мог его переубедить, даже угрозой посадить на «губу»
Родился он в глухой таежной деревушке, притулившейся к Саянскому предгорью. Там и провел всю жизнь, не считая солдатской службы.
Увидев мой спиннинг, Иван Иванович удивленно воскликнул: зачем эта красивая полосатая палка?
— Это же спиннинговое удилище, — обиделся я.
— Вот чудак! Кто же в тайгу дрова из города возит? В тайге нужен топор да острый нож, а палок тут навалом — любую выбирай: хошь тальниковую, хошь из пихты.
Я прочитал ему взволнованную лекцию о преимуществе спиннинга перед самодельной удочкой. Иван Иванович слушал и ухмылялся. Когда же он увидел сияющую никелированную блесну с огромным стальным тройником, то вовсе разразился неудержимым хохотом:
— Да что же, по-вашему, рыба совсем ошалела от глупости, чтоб на железку бросаться?1 Она тоже, поди, глаза имеет.
— Ладно, — обиделся я. — Вот придем на Сыстыг-Хем, сами убедитесь, что значит спиннинг.
На Сыстыг-Хеме я избороздил блеснами почти всю реку, а рыба даже и не пыталась клюнуть, хотя булькала и плескалась вокруг. Иван Иванович добродушно посоветовал:
— Утопите в бучиле свои хитроумные причиндалы. Таежную рыбу удят по-таежному — без премудростей. Вот как! — И он срубил длинную тонкую лиственницу, обтесал топором, привязал к ее концу жилку, ловко отсек охотничьим ножом от своей рыжеватой бороды кудрявый завиток и… сделал из волоса мушку. Не успел я вдоволь над ним потешиться, как он прямо у палатки начал тягать «на бороду» крупных хариусов.
Ну и поиздевались надо мной ребята! Особенно, помню, доводил меня Георгий Васильевич Цивилев — человек очень добрый, веселый, большой охотник побалагурить.
— Сколько рублей ты истратил на свое сокровище? — спросил он серьезно.
— Почти четыреста, — честно признался я, не ожидая подвоха[1].
— Иван Иванович, вы продали бы свою бороду за четыре сотни?
— Да я отдам хоть за рюмку спирта, — раскатисто захохотал Логачев.