И днем и ночью, и летом и зимой, словно нитка за иголкой, неотступно будут следовать они за своими жертвами. Олени побегут в белую топкую тундру — волки за ними; олени поднимутся на каменные горные кручи — и волки туда же, олени помчатся в тайгу — волки от них не отстанут.
Когда я писал главу «Речные великаны», меня почему-то так и подмывало сравнить сибирских тайменей с полярными волками. У тайменей тоже есть свои «олени», за которыми они, как нитка за иголкой, бегут даже в крохотные ручейки. «Подводные олени» под стать северным оленям: сторожкие, быстрые, проворные, грациозные и такие неприхотливые, что готовы питаться хоть одними комарами. Они тоже любят раздолье сибирской тундры, горные кручи и чистую, холодную воду, текущую из-под льдистых снежников. И хотя нет у них на голове буйных ветвистых рогов, зато на спине имеется шикарный веер. Впервые я стал ловить эту рыбу в Туве.
К геологам из тайги пришел гость
Жили геологи в самодельной избушке без крыши
Ну разве похожи таймени на щуку, как утверждают некоторые ихтиологи?
Великое скопище. (Темные полосы-это лежащие таймени)
Нет, не попался, а попались!
Сразу у двух закидушников.
Карабинер стреляет.
Вот и все
Перекати-реку
Тува! Дивный край! Там все смешалось и переплелось в живописные ковры — дремучие таежные дебри, желтые песчаные пустыни, холмы с березовыми перелесками, волнистые ковыльные степи, голые громады скал, зеркальные вершины снежных гор, безмолвные озера и гремучие водопады!
Тува! Колыбель Енисея — великой сибирской реки!
База нашей геологической экспедиции стояла вблизи Енисея у поселка Белая Ива. Как только выпало свободное время, я побежал к Енисею. Разлившись на протоки, он устало блуждал среди зеленых островов.
На галечниковой пойме, где течение было быстрое, толпились тувинские ребятишки — загорелые, босоногие и, как все мальчишки мира, чумазые, в ссадинах и царапинах. В руках они держали по длинной палке, к которой была привязана узловатая леска, свитая из конского волоса, а к концу лески у самодельного крючка — кусочек свинца или просто камешек. Мальчишки нанизывали червей на крючок и бросали наживку в воду. Круглые грузила, как перекати-поле, неслись течением по дну реки. Натягивалась леска — и мальчишки проворно вытаскивали хариусов.
Они с завистью косились на мое стройное бамбуковое удилище. Особенно им нравился точеный поплавок с зелеными и красными ободками. Но они не знали, зачем он нужен.
Я бросил наживку в реку. Поплавок сразу же нырнул. Я почувствовал толчок, однако засечь не успел. Снова сделал заброс, и снова прозевал. Казалось, под водой были не рыбы, а живые молнии. Они мелькали белыми сверкающими стрелами, мгновенно схватывали червей, и я только бесился от злости, вытаскивая голые крючки. Тувинята что-то лопотали и смеялись.
Тогда я снял свой нарядный поплавок и привязал к леске пулю от мелкокалиберной винтовки, точно так же, как делали это мальчишки. Быстрое течение понесло пулю, словно ветер перекати-поле. Рывок — и хариус завертелся на крючке.
Теперь-то я знал, как обманывать эту стремительную рыбу. Поплавок тут плохой помощник, потому что он передавал сигнал о поклевках с запозданием, когда хариусы уже срывали наживку. А натянутая благодаря грузилу леска передавала толчок удилищу мгновенно, без промедления.
Я подарил всем ребятишкам настоящие заводские крючки… за то, что они научили меня ловить «живых молний». Я думал, что сделаюсь теперь грозою хариусов.
И в самом деле, весной, когда речки были мутноватые, хариусы ловились на удочку без поплавка хорошо. А вот в светлую воду «перекати-поле» только пугало их.
Если б не охотник за петухами, я бы не скоро познал тайну летнего лова «живых молний».
Охотник за петухами
Наша поисковая партия перекочевывала на грузовике к предгорьям Таннуольского хребта, мрачной, каменной гряды, которая, как черная стена, заслоняла небо. Когда мы проезжали через поселок, шофер Андрей вдруг неожиданно остановил машину, выскочил из кабины и бросился бежать за петухом. Петух был сизый, как голубь, с золотистой грудью, с белыми и огненно-рыжими крыльями, а хвост изгибался радугой.
Андрей вприпрыжку мчался за петухом, тот истошно гоготал, не зная, куда деться.
— Батюшки мои! Да он моего кочета украсть надумал? Ах ирод! Ах ворюга несчастный! — с криком выбежала из хаты старушка и, сломив хворостину, погналась за шофером.