— Вон банка-то пустая! — сказал Демидов, — Голова!
Оказывается, он кивал на мороженицу.
Но в бадейке лед нести было удобней, у нее уцелела после моих действий ручка. Никогда не забуду, как Демидов скидал в нее скользкие рыжие куски льда и, толкнув ногой, сказал мне:
— На!
Внизу, в освещенном вестибюле, я наткнулся на хромого старичка с палкой. Это был сторож, стерегущий одновременно два объекта, клуб и столовую, точнее — спящий то там, то там. Он что-то крикнул мне невнятное, устремившись наперерез, но Демидов оглушил его сверху яростной фразой:
— Женщина!
Я бежал к больнице, и в бадейке у моих колен гремел лед. Сейчас Туся набьет им пузырь.
За спиной моей рассыпалась протяжная трель свистка. Я оглянулся на бегу. Клуб полыхал во тьме, как корабль в ночном море. Первой трели откуда-то издалека ответила вторая. Они начали перекликаться.
К клубу, на вызов сторожа, приближался Никодим Петрович, страж порядка. Он спешил изо всех сил, а Демидов, рассевшись на лестничной ступеньке, смеялся над сторожем и закуривал, пока тот ругал его паразитом и жаловался милиции, что он один на два объекта.
Но обо всем этом я узнал позже, когда и сам мог смеяться.
Море присмирело после дождя, точно его высекли. Лежало виноватое, и странно, — от него веяло теплом. Какие-то теплые были небо и земля. Горы, сиреневые и медные от лесной листвы, тоже стояли, ну, прямо жаркие, как печи.
Вот так осень!
Да и вчерашний дождь был теплый, как из неостывшей кипяченой воды. Я вспомнил его и улыбнулся: проспал до полдня!
На зарядку, Сереженька!
Но хотелось полежать на своем диване.
Пол разрисовала тень от ветки с птицей на кончике. Птица улетела, и тень закачалась, как живая.
Я совсем проснулся и побежал во двор умываться под краном, из которого брали воду и поливали сад. Он торчал у крыльца, как трость, воткнутая в землю, с медным набалдашником и секретом: надо было знать, в какие часы подается вода.
Тут я и увидел, как переменился мир.
Хозяйка выкапывала клубни георгинов из-под стены с окнами. Я не сразу разобрал спросонья, что она делает, и сказал:
— Лето вернулось.
Она распрямилась, поддерживая себя за спину, и ответила:
— Лето кончилось.
Моя хозяйка всегда отвечала наперекор.
— Ай-яй-яй! — сказала она, глядя на меня. — Хорошо, что Иван Анисимович пришел!
— Да, — согласился, я.
Иван Анисимович уже был в больнице, когда я принес лед, и я обрадовался тому, как властно крикнул он Тусе, чтобы она занялась делом… Все обошлось…
— А ее-то муж выгнал? — пристала хозяйка.
— Машу?
— Теперь заберет. Куда он денется?
— Кто?
— Муж-то. Трое детей. Не шуточки.
— Хорошая погода, — сказал я.
— Непромысловая.
Я забыл, что погода тут делится на промысловую и непромысловую. Тихое море, теплынь — плохая погода, никуда не годится, рыба рассыпалась, гуляет, пасется, и рыбаки дома…
«Тоже хорошо», — подумал я о детях Маши, Лешке и Алешке: ведь они под присмотром бригадира.
— Лилька Андрею надавала по морде, — сказала хозяйка.
— Ничего подобного.
— Ну, надает. Что это за Маша?
— Просто Маша.
Я вытирался полотенцем: всю ночь, со вчерашнего дня, оно мокло на веревке и уже высохло.
— Тайна! — несерьезно сказала хозяйка. — Узна-аем! Теперь тайн не бывает.
— Конечно, — согласился я.
— И узнавать нечего, — сказала она, снова наклоняясь к земле. — Назло мужу чуть дите не убила. Судить таких! Она и тебе спасибо не скажет. Еще чего! Спасибо!
Когда никто не спорил с хозяйкой, она спорила сама с собой.
Я вернулся в комнату, взял давно написанное тетке письмо и вышел из дома в одной рубашке, без пиджака. Щенок, посаженный на цепь, бегал по выложенной кирпичом дорожке от крыльца до калитки. Он был серый, толстый и гладкий, не знал, что из него делают злюку, и кувыркался, пачкая уши в грязь и кирпичную крошку. Как всякий малолетка, он радовался солнцу. За ним, звеня, скользило по проволоке кольцо.
До него у хозяйки был страшный пес по кличке Бульдог, не имеющий никакого отношения к своим породистым однофамильцам. Я его не видел. Он сорвался с цепи за каким-то прохожим, загнал его в кинотеатр «Летний», а еще через минуту Никодим Петрович, которого попросили выйти из ящика кинотеатра и унять пса, висел на акации и бесстрашно отбивался от Бульдога милицейским сапогом. Дело в том, что из предосторожности дверь в кинотеатр за спиной Никодима Петровича закрыли, и мальчишкам пришлось подавать ему руку.