— Ты шпионка! Я знаю! Ты вражеский агент с самолета. Сейчас… сейчас я встану…
— Лежи уж, пограничник! — язвительно бросала Тося, неизменно при этом улыбаясь. Улыбка никогда не покидала её миловидного лица, и может, поэтому Степан частенько поднимал на жену руку. Но Тося успевала убежать к Марии, и там отсидеться, пока Сте- пан бушевал в доме, стараясь выместить свою злобу на кухонной утвари.
Тося каждый раз вздрагивала и порывалась убежать обратно домой, когда слышала грохот падающих кастрюль и звон битого стекла со стороны своего двора. Но Мария уго-варивала её подождать ещё… и ещё… и ещё… Тося тогда плакала и виновато говорила о том, что все эти припадки буйства вполне объяснимы. Они оправдываются самыми первыми и страшными минутами начала войны.
Именно 22 июня 1941 года застава, которой командовал её муж, новоиспеченный офицер — пограничник, подверглась страшному массированному налёту вражеской авиации. В живых осталась лишь жалкая горстка солдат. Семь человек, во главе со Степаном. И это от всей погранзаставы? Чувство обиды, горечи и страдания за мертвых товарищей может и есть та рана, та боль, что порой выплескивается в этой ненависти и якобы непонятной злобе, а потом в его обильных слезах, да глухих мужских рыданиях, после которых следует крепкий сон. Ну, а потом после долгого глубокого сна наступает отрезвление, и нормальная жизнь вновь вступает в свои права. Война, да и воспоминания о ней, на время затихают в этом доме. Они исчезают, словно их и не было никогда в помине. Степан, чувствуя вину, старается загладить её своим трудом. Целыми днями он копошится в огороде, или в саду, что-то делает по дому, или во дворе. А иной раз Мария встречает соседа вечером после работы, спешащего домой. И нет тогда более приветливого, красивого и умного мужчины, чем Степан. И вот тогда-то, Мария с удивлением познаёт ещё одну истину. Человеку можно прощать его минутные слабости, прощать их, набравшись терпения, ожидая, что наступит время, когда слабость человеческая уйдет, сгинет без следа, и останется весь на виду человек прекрасный, добрый, умелый, и в глазах его не будет затравленного чувства вины.
Человек с годами меняется! Да-да, так будет и со Степаном. И тут она солидарна с Тосей.
— Когда- нибудь он изменится. Пройдет ещё немного времени, он забудет войну, бро- сит пить, буянить и скандалить со мной. Сын женится, подарит нам внука или внучку, и Степан превратится в дедушку. А какой же дед станет хулиганить, когда на него внуки
смотрят? Не-е-ет, он изменится! Я знаю! — улыбаясь, утверждала Тося, когда в очередной раз "отсиживалась" у соседки, прячась от воинствующего мужа.
И Мария с сомнением, но тоже почти верила Тосе, хотя в это время в её голову приходили странные мысли о постоянстве порока, да лезла в голову дурацкая пословица "горбатого мо- гила исправит". В тоже время она думала о том, что в этом мире лишь одно остается неизменным. Это лучезарная улыбка Тоси.
Какое же это счастье, что женщина, несмотря на все тяготы жизни, не разучилась улыбаться!
— Вот с кого надо пример брать! — вздохнула Мария, и поднялась со стула.
А вечером Антон сидел на веранде со Степаном, отцом Володьки, и оба выпивали за здоровье детей. Тося сидела рядом с Марией, и, глядя, на играющую тут- же с куклами Нику, проговорила весело:
— Ну, Мария, теперь вы наши должники. Придется твою Веронику за моего Володьку
замуж выдавать…
— А что? У нас жених хоть куда! — подхватил Степан, наливая в граненый стакан темное виноградное вино. — Самое главное смел, и в обиду не даст. И в тоже время спокоен, не то, что я!
Степан засмеялся громко, весело. Подмигнул Антону, и обратился к девчушке, укладыва-
ющей спать своих потрепанных косматых кукол в угол между печкой и дверью.
— Ника, ты замуж за моего Володьку пойдешь?
Девочка быстро оглянулась, затем, утвердительно махнув головой, как всякий наивный четырехлетний ребенок, ответила: — Пойду! — и отвернулась опять.
Мужчины громко захохотали, подняли стаканы, стукнулись звонко краями, выпили, про- должая щурится, толи от смеха, толи от выпитой жидкости. Женщины тоже засмеялись, но потом Мария махнула рукой, и, со вздохом проговорила:
— Ах, это всё разговоры! Жизнь ещё долгая впереди! Володька ваш вырастит, найдет по себе подружку, и наша Ника ему не нужна будет…
Тося, подпершись рукой, грустно смотрела на Марию и согласно кивала головой. Но Ан- тон, шутливо подняв вверх палец, важно произнес: