Пока Алька добралась из ГУМа до дому, пошел дождь. Не сильный, но противный, моросящий. Валентин и Арсений с Зиной уже ждали ее в арке ворот.
Денег на вечерние развлечения ни у кого не оказалось. Валентин в задумчивости подкинул на ладони несколько серебряных монет и пятак, который ему дала Зина. «Мой вклад в общее дело», — сказала она. Наискосок через дорогу недостижимо сияли огни «Кометы». Реклама «Ленинграда» светила на весь район.
Продавщица кваса сидела возле своей бочки, накрывшись солдатской плащ-палаткой. Кружки она перевернула вверх донышком, чтобы в них не натекала дождевая вода.
Алька прижимала сумку к боку, и ей казалось, что она чувствует локтем, как тикают часы в маленькой бархатной коробке. Она подарит их Валентину, когда они останутся вдвоем. И было наплевать на то, что вечером ее наверняка ждал небывалый скандал. Они всегда шипели на нее, перебивая друг друга. Как гусь и гусыня. У тетки даже шея и губы вытягивались, — сейчас ущипнет. Дядя дорожил своей репутацией и отчитывал Альку всегда шепотом, чтобы соседка Светлана Николаевна не услышала, что у него в семье скандал.
И тетка тоже в таких случаях говорила шепотом, а потом бежала к соседям и обо всем рассказывала по всему дому.
А хуже всего то, что еще придется выклянчивать у тетки полтинник для Риты и какие-нибудь гроши на обеды до следующей зарплаты. Но Альке не хотелось сейчас думать об этом.
Не торопясь, под моросящим дождем, они пошли в сторону «Сокола».
Возле «Ленинграда» было пустынно. Дождь загнал всех в вестибюль. Все-таки несколько человек бродили по асфальтированной площадке перед кинотеатром в поисках лишнего билета.
И у «Сокола» было пустынно. А дождь все лил. И было тоскливо мотаться под ним без всякой цели.
— Мужчины называется, — презрительно сказала Зина. — Настоящие мужчины не таскают своих женщин под дождем и не отбирают у них последних пятаков. Учтите, равноправие нужно женщинам, которые не пользуются успехом.
Валентин порылся в кармане, достал мокрый пятак и, взяв Зину за руку, шлепнул ей его на ладонь:
— Прими обратно, как позднее раскаяние.
У подземного перехода женщины в платочках продавали мокрые букеты.
— Кстати, настоящие мужчины дарят своим дамам цветы, — сказала Зина.
— Мы не мужчины, — сказал Валентин. — Мы юноши.
Из-за витрины магазина «Мосодежда», презрительно сощурив глаза, смотрели на улицу манекены в новеньких костюмах.
— Вот это мужчины! Но им, к сожалению, не разрешают гулять.
Напротив метро светился большой стенд народной дружины «Не проходите мимо!». На нем были нарисованы какие-то красноносые личности с водочными бутылками, растрепанные женщины.
— Посмотрим, что почем нынче стоит, — сказал Арсений. — «Гражданка Морозова, тысяча девятьсот двадцать первого года рождения, избила на кухне соседку. Оштрафована на пятнадцать рублей». Дороговато, хотя смотря какая соседка. Скандал в кинотеатре. Пять суток. Это — ни к чему. «Гражданин Соколов выражался в трамвае нецензурными словами. Десять рублей». Тоже не дешево, но удовольствие, в конце концов, дороже денег. При желании вполне можно накопить из стипендии.
В стороне около выхода из метро стояли двое дружинников с красными повязками. Арсений, увидев их, оживился.
Дружинники всего района знали его в лицо. У него была заметная наружность: «баскетбольный» рост, метр девяносто пять, прическа «пещерный житель», нахальные белесо-голубые глаза. К тому же он любил пестрые хоккейные свитеры.
Дружинники считали его потенциальным бандитом. Они не знали, что Арсений больше всего на свете любит калорийные булочки и кефир. И о том, что он студент, тоже не знали.
Дружинники мокли под дождем у метро и поглядывали на шумную компанию, веселившуюся около стенда.
— Пойду пообщаюсь, — сказал Арсений. Он любил задираться к дружинникам.
— Не сметь, — коротко сказала Зина и взяла его за рукав.
Они пошли обратно, мимо пожарной команды и витрин с манекенами.
— Когда-нибудь вас все-таки выпустят погулять, — сказал Валентин манекенам. — По всему городу из всех универмагов. Можно будет устроить парад хорошо одетых улыбающихся мужчин.
Дождь усилился, и обратно поехали на троллейбусе. Зина сердилась, что вечер получился такой неудачный. Когда Валентин хотел заплатить за всех из общих денег, Зина сказала ему:
— Проживу без твоих широких жестов.
Она бросила в кассу свой пятак и оторвала билет. Но тут женщина, сидевшая около кассы, подняла крик, что Зина бросила три копейки. Логика у нее была железная: если б Зина бросила пятак, она должна была бы попросить у кого-нибудь копейку. Но Зина сдачи не просила, и, значит, это был не пятак, а три копейки.