Анисим сидел на подоконнике и смотрел в окно — просто так. Поток чужих дел внезапно иссяк, и уже можно было заняться своими — можно было наконец возвращаться на дачу. Но не хотелось никаких дел — ни чужих, ни своих.
Голова уже не болела. И боль в ребре поутихла, — надо было только дышать осторожней. Глаз, правда, затек окончательно, и губа ожила и саднила, но это уже не волновало.
За спиной у Анисима звучали приглушенные, со смешком голоса Олега и Марианны. Кажется, они вспоминали свою первую встречу и знакомство год назад. В их словах не было ничего такого, о чем следовало говорить полушепотом. Но, наверное, слова в этом разговоре были не главное, а главным было то, что они сидели вдвоем, и держались за руки, и томились близостью друг друга.
Одолевавшее Анисима с утра раздражение прошло, и все, что случилось с ним в течение дня, теперь казалось нелепым и смешным. И стало спокойно на душе. Может быть, потому, что уже не надо было думать о завтрашнем экзамене. Не будет никакого экзамена, не будет позора. А что потом — время покажет. Все образуется.
Он сидел на подоконнике и смотрел в окно. Пустая детская площадка, засыпанная желтым песком. Отпечатки маленьких ног. Зеленый совок, забытый на песчаной куче. Дальше под деревом — большой стол и сколоченные из досок скамейки вокруг него. Вечером здесь тесно, локоть к локтю, сядут мужчины. Стол обит линолеумом. Никакого удовольствия забивать «козла», если нельзя с размаху стукнуть костяшкой по столу. Линолеум — чтобы удары не звучали как выстрелы: уступка «козлятников» ненавидящему их миру. И еще они научились играть молча. Сидят, тесно прижавшись друг к другу, и только руки в азартном замахе взлетают над головами да слышится иногда шепотом сказанное запретное словцо.
Детская площадка. Одинокий зеленый совок на груде желтого песка. Стол «козлятников». Выгоревшие от зноя газоны, заросшие чахлыми городскими ромашками. Белая, ослепительно сверкающая на солнце стена дома напротив. За газоном — серая, с красным нутром будка телефона-автомата. Ее почему-то не поставили к стене, как обычно, а воткнули среди газонов, словно деревенский нужник в огороде.
Все это знакомо Анисиму, сколько он помнит себя. Они переехали сюда с Таганки, когда ему не было трех лет.
Пошлют служить куда-нибудь за тысячу километров, с усмешкой думает Анисим, и буду я вспоминать этот стол, эту будку, эту стену. Это моя родина. У одного — река, береза, плетень. А у меня — телефонная будка, серая, с красным нутром, побеленная бетонная стена, балконы с цветами в узких ящичках, куча песка с забытыми детскими игрушками. Всегда на ней валяется что-нибудь забытое: сейчас вот зеленый совок, а то ведерко или жестяной автомобильчик.
Все новые районы Москвы похожи один на другой настолько, что не различишь, где находишься, — в Черемушках или в Медведкове, в Тушине или в Мазилове. А отец говорил, что и в Париже новые пригороды как у нас — те же многоэтажные одинаковые, похожие на соты башни с лоджиями или без лоджий… И все равно для каждого, кто живет в новом районе, есть в нем свое, неповторимое, свои приметы, свои детали. Вот, например, как этот клен, что рос когда-то в лесу, а теперь оказался посреди заасфальтированного двора, в окружении двенадцатиэтажных башен. Или эта телефонная будка, такая же, как тысячи других по всей Москве, но стоит по-своему. А за углом того вон дома — самодельные гаражи из ржавой жести и старых досок, из всякого хлама. Трущобный автогородок. На стене одного из гаражей какой-то любитель природы написал: «Черти! Зачем спилили деревья?» А на кирпичной ограде детского сада рядом с гаражами начертано метровыми буквами несмываемой черной краской: «Валерка Фляк — хороший человек! Это говорю я!» Кто он — Валерка Фляк, Анисим не знал. Среди знакомых ребят в районе такого не было. Но вот взял и увековечился. И стал приметой района.
Отслужу два года где-нибудь у черта на рогах, думает Анисим, приеду, подойду к окну, скажу: «Здрасьте, будка! Здрасьте, «козлятники»! Здравствуй, Валерка Фляк — хороший человек!»
Олег и Марианна перестали шептаться и теперь строили планы на ближайшее будущее.
— Может, пока отложим с загсом? — спросил Олег.
— Нет, — сказала Марианна. — Я старомодная. Хочу печать в паспорт. Побыстрей.
— Хорошо, — покорно согласился Олег. — Завтра все организуем. Твои родственники отпадают. Поговорю с матерью. Она пойдет с нами и возьмет подруг из поликлиники и знакомых. Все будет солидно, как у людей: пожилые тетки с цветами, достойные дядечки. Метрики, наверное, тогда не понадобятся. И платье у тебя уже подходящее. К тому же решится проблема с гербовым сбором: старики раскошелятся… Вообще это свинство, что я не предупредил мать. Она наверняка не стала бы возражать и помогла бы. И надо еще заранее подумать о свидетелях.