— Осталось еще два часа, — сказала бабка Устя.
Анисим понял, что она имеет в виду время, когда родители обычно возвращались из города. Оставалось еще два часа ожидания. Почему бабка Устя всегда так беспокоится, когда родных нет возле нее?
— Я звонил маме с вокзала. У нее все в порядке, — сказал Анисим. — Она была веселая.
Он хотел сказать, что мать была какая-то слишком веселая, но промолчал. Мать говорила в трубку, захлебываясь от непонятного Анисиму счастья: «Все прекрасно, сын! Все, все в порядке! Теперь все будет хорошо!» — «А почему могло быть плохо?» — удивившись, спросил Анисим. Но мать не стала объяснять. Она говорила бессвязные слова о том, как они теперь будут счастливо жить. И просила его вечером обязательно быть дома.
Анисим привык, что настроение у матери менялось очень быстро, что свои чувства она обычно выражала слишком открыто и бурно. Но такой возбужденно-счастливой он ее еще не знал. И, вспомнив, каким погасшим голосом она разговаривала с ним по телефону утром, он подумал, что, наверное, действительно какая-то большая беда надвигалась на их семью и вот миновала. И он ничего не стал говорить бабке Усте, а только повторил еще раз:
— Она была очень веселая.
— Веселая, — хмыкнула бабка Устя. — Было бы с чего…
Она села, спустила с дивана тонкие ноги, нащупала туфли, двумя руками пригладила легкие седые волосы.
— Ты был на московской квартире? Рассказывай, что у нас украл твой дружок из Риги.
— Ничего… Но я подарил ему магнитофон.
— Какой магнитофон?
— Отцовский. Тот, что отец купил для работы. Он ведь не пользовался им. И потом магнитофон был испорчен.
— И он удивляется еще, почему иметь единственного сына это проклятие!
— Но ведь если два сына, то вдвое больше хлопот, — сказал Анисим.
— Нет, — сказала бабка Устя. — Вдвое больше шансов, что хоть один из двух не сломает себе шею в молодости и станет порядочным человеком. И будет в старости утешением для матери.
— Можно я пойду? — сказал Анисим. — Извини.
— Как будто я могу тебя удержать? Как будто я кого-нибудь могу удержать?.. Иди.
Что-то все-таки изменилось за сегодняшний день в бабке Усте. Может, в этом был виноват сумеречный полусвет в комнате, но ее старческая немощность стала заметней, чем всегда. Она уже не походила на актрису, чувствующую на себе сотни восхищенных глаз. Словно погасли огни рампы, опустился занавес и в полутьме сцены одинокая и очень старая женщина облегченно разрешила себе стать наконец самой собой.
— Мне правда очень надо уйти, — сказал Анисим. — Но я скоро вернусь.
— Ничего, — сказала бабка Устя. — Иди, иди…
Анисим, как всегда, вскочил на велосипед прямо у веранды дачи, промчался по узенькой дорожке и вылетел через калитку на просеку. Это требовало точного расчета, потому что калитка была узкой, а в полуметре за ней проходила канава. Но Анисим с привычной сноровкой, приобретенной за прожитые здесь годы детства, проскочил между столбами калитки, сразу же кинул велосипед влево, потом — вправо и переехал через канаву по узкой дощечке.
По просеке, переваливаясь на колдобинах с боку на бок, ехал красный «жигуленок». Анисим проскочил перед самым его радиатором, мельком увидел за ветровым стеклом испуганное лицо молодой желтоволосой женщины, сидевшей за баранкой.
На этой просеке ему была знакома каждая яма, каждый выпирающий из земли, как набухшая гигантская жила, сосновый корень, и Анисим вовсю жал на педали, привычно кидая велосипед в замысловатые виражи.
Он подумал, что надо бы сделать крюк и заглянуть на дачу к Рите, возможно, она уже вернулась из лесу, но потом решил не терять попусту времени. Почему-то он был уверен, что Рита, Сергей Петрович и Татьяна еще в лесу.
Поселок кончился. Проселочная дорога прямой парной колеей уходила через луг к сизовато-зеленой в солнечном мареве стене леса. Но дыма, что утром легкой белой струйкой поднимался над его зубчатой кромкой, сейчас не было. Костер загас. И Анисим опять подумал, что надо бы заглянуть на Ритину дачу… Нет, они там, в лесу, он был уверен в этом. И, пригнувшись к рулю, он принялся с остервенением вертеть педали.
Перезревшие и подвядшие августовские травы пахли душно и сладко. Здесь, на открытом месте, жара еще не умерила пыла. Пот щипал подбитый глаз, и опять начало болеть ребро при каждом вздохе. Но теперь никто не мешал Анисиму, никто не стоял на его пути к Рите. И, ожесточенно вертя педали, он с горькой усмешкой подумал о том, сколько сегодня произошло всякого, пока наконец он оказался у начала этой дороги, уходящей через истомленный солнцем луг к лесу. Весь день он рвался мыслями к этому лесу, к той поляне, с которой утром поднималась в обесцвеченное солнцем небо легкая, как дыхание, струйка дыма. Удочкин со своими столбами, шепелявый чистюля и вор Владик, нахальная соседка Людмила Захаровна, непутевые и неустроенные Олег и Марианна, брат Марианны с дружками футболистами — все они по очереди возникали на его пути. И вот уже все позади. Но облегчения не наступало.